Сказки дервишей
Шрифт:
Только Ади это произнес, как услыхал внутри себя голос, сказавший ему:
– И это еще не все. Два существа, которых ты видишь перед собой, наделены жизнью. Это в основном и представляет их свойства. Они спорят друг с другом потому, что каждый из них привязан к своему собственному образу жизни, полагая, что своим существованием он осуществляет нечто истинное. Однако змея охраняет сокровища, но не может воспользоваться ими. Павлин, олицетворяя красоту, напоминает о сокровищах, но это нисколько не помогает ему измениться. Хотя сами они не способны извлечь какую-либо пользу из того, чем они обладают, их пример служит назиданием
Этот рассказ, сохранившийся в предании, показывает, как дервишские мастера формируют «школы» на основе различных символов, которые они выбирают для того, чтобы проиллюстрировать свои аргументы.
На арабском «павлин» означает также «украшение», тогда как «змея» по написанию сходно со словами «организм» и «жизнь». Таким образом символизм таинственного культа ангела-павлина у Йазидов указывает на традиционную суфийскую доктрину «внутреннего и внешнего».
Изучаемый востоковедами таинственный культ змеи и павлина по сей день существует на Среднем Востоке и имеет последователей в Британии и США (которые не связаны с иранскими последователями).
Райская вода
Бедуин Харрис и его жена Нафиса кочевали от стоянки к стоянке, разбивая свою потрепанную палатку в тех местах, где им попадались хотя бы несколько финиковых деревьев, колючий кустарник для их верблюда или родничок солоноватой воды. Так они жили в течение многих лет. Все дни Харриса были похожи один на другой и редко что-нибудь нарушало их привычное течение: он ловил обитающих в пустыне зверьков ради их шкурок и плел веревки из пальмовых волокон для продажи встречным караванщикам.
Но вот однажды Харрис нашел в песках новый источник. Он зачерпнул в ладони немного воды и попробовал ее. Вода настолько отличалась от обычной воды, которую он привык находить в пустыне, что она показалась ему райской. Нам эта вода показалась бы отвратительной и соленой, но Бедуин был от нее в восторге.
– Эту воду, – сказал он себе, – я должен отнести тому, кто оценит ее по достоинству.
И Харрис тут же поспешил в Багдад ко двору Гарун аль-Рашида, наполнив водой два бурдюка, – один для себя, другой для халифа.
Днем и ночью он гнал без устали своего верблюда, оста-навливаясь лишь затем, чтобы подкрепиться сухими финиками.
Очутившись в Багдаде, бедуин направился прямо ко дворцу повелителя. Стражники у ворот выслушали его и только потому, что так было заведено при дворе Харуна, провели его в тронный зал.
– О повелитель правоверных, – обратился Харрис к халифу, – я бедный бедуин и хорошо знаю все источники в пустыне, хотя и мало что смыслю в чем-нибудь другом. Я нашел источник райской воды и подумал, что вода его достойна такого великого мужа, как ты. Не откажись же принять мое подношение.
С этими словами он передал Гаруну аль-Рашиду бурдюк с водой.
Гарун Справедливый попробовал воду и тут же, поняв в чем дело, ибо хорошо знал свой народ, приказал страже увести Харриса и не отпускать, пока он не вынесет решение.
Затем халиф вызвал к себе начальника дворцовой стражи и сказал ему: «То, что для нас пустяк, для него – все. Выведи этого бедуина под покровом ночи из дворца, чтобы он не увидел могучей реки Тигр, и не отходи от него ни на шаг, пока вы не доберетесь до его стоянки. Он ни в коем случае не должен испробовать сладкой речной воды. Когда вы окажетесь на месте, поблагодари его от моего имени и передай в подарок от меня тысячу золотых. Скажи, что он назначается хранителем источника райской воды и, во имя повелителя правоверных, может снабжать этой водой каждого путешественника».
Это сказание известно также и под другим названием: «Рассказ о двух мирах». Его автором считается Абу аль-Атахийя из Аниза, современник Гарун аль-Рашида. Он основал дервишское братство Масхарайа («Бражники»), название которого увековечено в западных языках словом маскара. Последователей аль-Атахийа можно найти в Испании, Франции и других странах.
Аль-Атахийа называют «отцом арабской священной поэзии».
Всадник и змея
Есть поговорка: «Жестокость» человека знания лучше «доброты» глупца".
– Я, Сейлим Абдали, свидетельствую, что – это истина как на высших уровнях существования, так и на низших.
Доказательством этого может послужить история о всаднике и змее, оставленная потомству великим мудрецом.
Некий всадник, проезжая однажды по дороге, увидел, как маленькая ядовитая змея вползла в раскрытый рот спящего на земле человека. Всадник понял, что если несчастному позволить спать, то яд наверняка убьет его. Подхлестнув своего коня, он в одно мгновение оказался возле спящего и что есть силы стал стегать его кнутом, пока тот не вскочил на ноги с вытаращенными от страха глазами. Не давая ему времени опомниться, всадник погнал его к дереву, под которым валялось множество яблок, и заставил его их есть, потом ударами кнута пригнал его к реке и приказал пить воду большими глотками.
Человек то и дело пытался удрать от мучителя.
– Что я тебе сделал, о враг рода человеческого?! – стенал несчастный, захлебываясь водой. – За что ты издеваешься надо мной?!
Но всадник был неумолим. До самых сумерек он истязал человека, и в конце концов тот, теряя сознание, упал на землю, его стало рвать и вместе с гнильем и водой он выплюнул змею.
Только теперь спасенный понял, какая ему угрожала опас-ность, и он стал просить у своего избавителя прощения.
В таком же положении находимся и мы. Читая этот рассказ, не принимай буквальное за аллегорию и не ищи аллегории в том, что должно быть понято буквально. Тот, кто наделен знанием, несет на себе ответственность. Кто не имеет знания, живет только своими предположениями.
Спасенный человек сказал всаднику: «Если бы ты сразу объяснил мне в чем дело, я принял бы твое лечение с большой охотой».
Всадник ответил: «Если бы я рассказал тебе все с самого начала, ты бы мне все равно не поверил, или тебя сковал бы страх, или ты убежал бы, или, наконец, снова заснул, ища забвения, и тогда было бы уже слишком поздно».
Сказав это, таинственный всадник пришпорил коня и ускакал прочь.
Сейлим Абдали, живший с 1700 по 1765 год, навлек на суфиев со стороны интеллектуалов множество яростных нападок, заявив, что суфийский мастер может знать, какая опасность угрожает человеку, и в случае необходимости применить быстрые и иногда парадоксальные меры для его спасения. Это утверждение привело в дикое бешенство тех, кто не понимал, что он имеет в виду.