Сказки для маленьких. Часть 1 - от "А" до "Н"
Шрифт:
– Тепло ли тебе, девица?
Она чуть дух переводит:
– Тепло, Морозушко, тепло, батюшка.
Морозко стал ниже спускаться, сильнее потрескивает, пощелкивает:
– Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?
Она чуть дух переводит:
– Тепло, Морозушко, тепло, батюшка.
Морозко еще ниже спустился, пуще затрещал, сильнее защелкал:
– Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная? Тепло ли тебе, лапушка?
Девица окостеневать стала, чуть-чуть языком шевелит:
– Ой, тепло, голубчик Морозушко!
Тут Морозко сжалился над девицей;
А мачеха по ней поминки справляет, печет блины и кричит мужу:
– Ступай, старый хрыч, вези свою дочь хоронить!
Поехал старик в лес, доезжает до того места, - под большою елью сидит его дочь, веселая, румяная, в собольей шубе, вся в золоте-серебре, а около - короб с богатыми подарками.
Старик обрадовался, положил все добро в сани, посадил дочь, повез домой.
А дома старуха печет блины, а собачка под столом:
– Тяф, тяф! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину замуж не берут.
Старуха бросит ей блин:
– Не так тявкаешь! Говори: "Старухину дочь замуж берут, а стариковой дочери косточки везут..." Собака съест блин и опять:
– Тяф, тяф! Старикову дочь в злате, в серебре везут, а старухину замуж не берут.
Старуха блины ей кидала и била ее, собачка - все свое...
Вдруг заскрипели ворота, отворилась дверь, в избу идет падчерица - в злате-серебре, так и сияет. А за ней несут короб высокий, тяжелый. Старуха глянула - и руки врозь...
– Запрягай, старый хрыч, другую лошадь! Вези, вези мою дочь в лес на то же место...
Старик посадил старухину дочь в сани, повез ее в лес на то же место, вывалил в сугроб под высокой елью и уехал.
Старухина дочь сидит, зубами стучит. А Морозко по лесу потрескивает, с елки на елку поскакивает, пощелкивает, на старухину дочь поглядывает:
– Тепло ли тебе, девица?
А она ему:
– Ой, студено! Не скрипи, не трещи, Морозко...
Морозко стал ниже спускаться, пуще потрескивать, пощелкивать:
– Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?
– Ой, руки, ноги отмерзли! Уйди, Морозко...
Еще ниже спустился Морозко, сильнее приударил, затрещал, защелкал:
– Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?
– Ой, совсем застудил! Сгинь, пропади, проклятый Морозко!
Рассердился Морозко да так хватил, что старухина дочь окостенела.
Чуть свет старуха посылает мужа:
– Запрягай скорее, старый хрыч, поезжай за дочерью, привези ее в злате-серебре...
Старик уехал. А собачка под столом:
– Тяв, тяв! Старикову дочь женихи возьмут, а старухиной дочери в мешке косточки везут. Старуха кинула ей пирог:
– Не так тявкаешь! Скажи: "Старухину дочь в злате-серебре везут..."
А собачка - все свое:
– Тяв, тяв! Старухиной дочери в мешке косточки везут... Заскрипели ворота, старуха кинулась встречать дочь. Рогожу отвернула, а дочь лежит в санях мертвая. Заголосила старуха, да поздно.
Русская народная сказка
Морская сказка
Это случилось совсем недалеко отсюда, вон за той горой, похожей на пришедшего попить динозавра.
И только огромный деревянный Штурвал не разделял его тревог. Могучее колесо Штурвала, потемневшее от впитавшейся морской соли и отполированное человеческими руками за столько лет, повернуто к бурлящему морю.
Старый Штурвал мечтал. Он был неисправимым романтиком, как и его друг - Капитан. Они вдвоем долгими месяцами бороздили морские просторы, стараясь не обращать внимания на ворчания и жалобы Баркаса, которому "нужен теплый и спокойный док, обеспеченная достаточным количеством дегтя и краски старость, а не всякие там путешествия-приключения..."
Потом Капитан состарился. Все реже приходил он навещать свой кораблик в порту. Корабельный Штурвал очень скучал без своего друга. Он вспоминал далекие плавания, стаи летающих рыб и ветви красно-желтых кораллов в глубине океана. И тогда брызги-капельки, ползущие по ручкам его колеса, казались слезами на морщинистом стариковском лице. Но чаще Штурвал весело крутил колесом, воображая себя в открытом море: "Курс зюйд-зюйд-вест! Пятнадцать градусов влево! Поворот овер-штаг!"
И сейчас он думал о том, как нелегко в такую погоду судам в море, как громады кипящих пеной волн обрушиваются на палубы, закруживая водовороты и сбивая с ног моряков в резиновых плащах... Ему хотелось быть там, с ними, помочь, выручить... Но Штурвал был накрепко вделан в палубу.
"Отпусти меня," - просил он. "Не отпущу!
– ворчал вредный Баркас.
– Вот еще! Не хватало, чтобы такелаж разбегался с корабля и шлялся где попало!"
В самый разгар спора на палубу освежиться вышла старая корабельная Крыса. Она еще помнила те времена, когда корабль, гудя туго натянутыми винтами, сходил со стапелей в свое первое плавание... Крыса прожила долгую и спокойную жизнь в трюме, среди ящиков с провиантом и матросских гамаков. Она разгрызала мешки с зерном, воровала у матросов сухари и обрезки вяленого мяса. То, что не могла съесть сразу, Крыса прятала в разные темные уголки корабля. У нее было столько тайников, что о многих она и сама позабывала. Крыса считала трюм своей собственностью, и ее очень раздражало, когда какой-нибудь матрос норовил пристукнуть ее шваброй или запустить тапочкой в тот момент, когда она совершала вечерний обход своих владений.
Теперь для корабельной Крысы наступило раздолье. Припасов у нее было вдоволь, тапочки и швабры исчезли вместе с гамаками и матросами. Когда Крысе хотелось чего-нибудь вкусненького, она грызла переборки трюма, пропитанные запахами грузов из далеких южных стран... Последние два зуба она сломала, жуя кусок перегородки с запахом австралийского манго. Закутавшись в кусок тельняшки, Крыса сидела на мокрых досках и, недовольно топорща усы, наблюдала за Штурвалом.
– Что, все скрипишь?
– Крыса вразвалочку подошла к Штурвалу. Попробовала откусить кусочек колеса. Нет. Крепковат пока. Ничего! Скоро солененькая морская водичка смягчит дерево.