Сказки и были Безлюдных пространств
Шрифт:
– Мальчик… – На щеке у нее была царапина, в светлых кудряшках – травинки, а глаза – того же цвета, что бант. Ну, прямо фея после стычки со злой соперницей. А голос такой чистый, словно его пропустили через специальный фильтр. – Мальчик… Вы не согласились бы поиграть с нами? В нашей группе не хватает одного человека, и силы неравные. Так обидно…
Я невольно поддался ее тону. Без всякой насмешки.
– Извините, девочка, я, к сожалению, не могу.
– Отчего же? – Она склонила голову на другой бок. – Вы не
– Дело не в этом, – сказал я честно. – Дело в том, что у меня не ходят ноги.
Маленький рот и глаза у нее разом сделались круглыми.
– Вы… наверно, пошутили, да?
– Отнюдь… У меня был поврежден позвоночник, и вот…
Девочка насупила брови. Медленно провела по мне взгляд – от лица до кроссовок. Я даже застеснялся, что у меня такие длинные голые беспомощные ходули. А она сказала полушепотом:
– Как жаль… – И вдруг села рядом. И я увидел, что лицо у нее вовсе не кукольное, как показалось вначале. Славное такое лицо с несколькими веснушками на курносом носу, с оспинкой на подбородке. А в зрачках – темная тревога. – Но почему же тогда вы здесь один?
– Скоро придет мой друг. С креслом на колесах…
– Простите…
Она встала, быстро пошла прочь, почти побежала. На площадке ее окружили ребята. Опять заоглядывались на меня, но сдержанно. Потом вновь началась игра, а один мальчик – такой насупленный толстячок в бархатном костюме и шляпе с георгиевской лентой – торопливо побежал куда-то. Я подумал было, что мальчишку выставили, чтобы уравновесить силы. Но он скоро примчался обратно, принес что-то вроде толстой белой свечки. С этой свечкой девочка снова подошла ко мне.
– Мальчик, возьмите это… чтобы вам не скучно было ждать друга. – (Она сказала «не скушно», на старинный манер.)
Я взял. Оказалось, это эскимо на гладкой закругленной с конца палочке. На обертке – синяя картинка: два забавных пингвина.
Вроде бы пустяковое дело – эскимо, но у меня вдруг в глазах защипало от такой вот доброты незнакомых ребят. Однако я сказал солидно (сипловато только):
– Благодарю вас.
– На здоровье… – Девочка присела в поклоне, который называется «книксен». Сделала шаг от меня. И вдруг оглянулась.
– Простите… а вы обращались к врачам?
Я сказал, разворачивая шелестящую обертку:
– Много раз… Но это неизлечимо.
– Как жаль… – Она опять шагнула. И оглянулась вновь. – Простите… но разве и Старик сказал, что неизлечимо?
Я сразу почувствовал, с каким значением сказано это слово – «Старик».
– А кто он такой?
– Как? Вы даже не слышали про Старика?!
– Я… не здешний. Я совсем недавно приехал…
– Это самый знаменитый колдун! Но не простой колдун, не сказочный, а… научный. Он лечит такие болезни, от которых отказываются врачи…
Я лизнул мороженое и вздохнул. Не объяснишь ведь этой замечательной девочке, что я совсем из других краев и, наверно, даже из другого времени. Что скоро я проснусь и…
– Мальчик, вы непременно должны сказать про Старика своим родителям! Он живет на улице Веселых маляров, дом пять.
– Спасибо, я обязательно…
Она присела опять и убежала – туда, где мелькал красно-желтый, гудящий под ударами ладоней мяч.
А я взялся за эскимо.
Вкус был… ну, прямо как в рекламе по телевидению: «райское наслаждение». И я половину порции сам не заметил как сглотал. И только тут спохватился: надо ведь оставить Серёжке!.. А чего это его так долго нет? Где застрял?
Но тревожиться всерьез пока было некогда: мороженное быстро таяло. Белые капли падали мне на ноги, и я даже чувствовал кожей холодок. Это меня порадовало. Но мороженное следовало спасать, и – делать нечего – я прикончил его. Осталось только плоская палочка с черными буквами: «Компанiя бр. Сидоровыхъ».
Фамилия – как у Серёжки!
Но куда же он все-таки девался? Я наконец занервничал изо всех сил. И вот тогда он появился! С креслом.
Это было старомодное сооружение с плетеной спинкой, с литыми, без накачки, шинами, без ободов для рук.
Серёжка сердито сопел:
– Вот, только такой тарантас добыл. Да и то с трудом…
– Ничего! – Я ликовал в душе, что Серёжка – вот он! Такой родной среди этой ласковой, но все же чужой и старомодной жизни. – Ничего, что тарантас! Так даже интереснее!.. А пока тебя не было, со мной тут… уже познакомились. Мороженым угостили. Я хотел половину оставить тебе, а оно тает, тает, а тебя все нет, нет… И теперь только вот… – Я показал палочку. – Эта «Компанiя», случайно, не твои родственники?
– Не-а… – Он со смехом взял палочку. – Ну, не беда, что ничего не осталось. Поделим это… – И сломал палочку пополам. Сунул половинку в нагрудный карман, а мне отдал другую. Ту, что со словами «…бр. Сидоровыхъ».
«Мы ведь тоже почти что „бр“. Неважно, что я Смородкин», – подумал я. И отвел глаза, потому что Серёжка эту мою мысль, кажется, прочитал. Я тоже затолкал палочку в карман рубашки, а Серёжке сказал небрежно:
– Эта девчонка… ну, которая угостила… она говорит, что в городе есть какой-то Старик. Что он лечит все болезни…
Серёжка молчал. Я вдруг увидел, что он не просто молчит, а со странным напряжением на лице. Словно вспомнил о неприятном деле. Потом он ответил, глядя мимо меня:
– Вообще-то я знаю этого Старика…
– Знаешь? Откуда?
– Я же здесь не первый раз… Ладно, поехали!
– К нему?
– К нему …
Но я видел, что Серёжке не хочется к Старику.
– Серёжка, не надо. Все равно он меня не вылечит. А если и… Это же не по правде! Утром проснусь – и все как раньше…