Сказки на всякий случай
Шрифт:
Но у Очень Большого Салюта случилась счастливая судьба: его праздник не отменили. И за неделю не отменили, и накануне не отменили, и утром того же дня не отменили. И все праздновали праздник весь день и знали, что поздно вечером будет Очень Большой Салют. И он был.
Даже небо для такого случая особенно рано потемнело: салюты ведь всегда только на тёмном небе происходят. Чем темнее небо — тем лучше салют, это закон. И вот по тёмному небу пролетела ракета — как знак того, что Очень Большой Салют начинается. Ровно в девять часов вечера Очень Большой Салют наконец расцвёл на небе: салюты всегда
— Баба-а-ах!
— Кто это сказал «баба-а-ах»? — спросила одна Пятилетняя Красавица и приготовилась плакать от страха, потому что такой «баба-а-ах» ей как-то не понравился.
— Это Очень Большой Салют сказал «баба-а-ах», — поспешили объяснить ей, и Пятилетняя Красавица задумалась.
А Очень Большой Салют, бабахнув ещё пять или шесть раз, разошёлся по всему тёмному небу и начал выделывать чудеса. Замелькали во все стороны разноцветные вспышки — звёзды, полосы, дуги, спирали, пучки… И всё это перекрестилось, перехлестнулось, переплелось, перелилось друг в друга, перемешалось — пока Огромное Сияние целиком не охватило тёмное небо. И пропало тёмное небо… только разноцветное пламя в вышине отплясывало свой буйный грохочущий танец.
— Ну вот что, дорогой Очень Большой Салют… — сказала Пятилетняя Красавица, осторожно выглянув из-за занавески (кто его знает, этот Очень Большой Салют… чего от него ждать!). — Я уже довольно долго слушаю Ваше «баба-а-ах» — и, кажется, скоро окончательно испугаюсь. А когда я пугаюсь, особенно если окончательно, то начинаю плакать — и тогда уже никому меня не остановить.
— Но я не могу не делать «баба-а-ах», дорогая Пятилетняя Красавица… при всем моём к Вам уважении! — отозвался Очень Большой Салют.
— Почему? — уже совсем почти начав плакать, спросила Пятилетняя Красавица.
— Потому что без «баба-а-ах» Очень Большого Салюта не получится.
— А нам зачем такой Очень Большой Салют? — глотая слёзы, опять спросила Пятилетняя Красавица.
— Ну, как же… — растерялся Очень Большой Салют. — Сегодня же самый важный праздник, а самый важный праздник всегда встречают Очень Большим Салютом. Поэтому приходится выбирать: или Очень Большой Салют с «баба-а-ах»… или никакого «баба-а-ах», но тогда и никакого Очень Большого Салюта. А это значит, что все люди, которые пришли посмотреть на звёзды, полосы, дуги, спирали и пучки, должны отправляться домой и там грустить.
Пятилетняя Красавица снова задумалась и сказала:
— Нет уж, Очень Большой Салют. Я не хочу, чтобы все люди, которые пришли посмотреть на звёзды, полосы, дуги, спирали и пучки, отправлялись домой и там грустили. Тем более что и мне самой эти звёзды, полосы, дуги, спирали и пучки очень нравятся. Я лучше потерплю бояться «баба-а-ах» и пока постараюсь не плакать.
— Спасибо, — растроганно сказал Очень Большой Салют и опять принялся выделывать чудеса… да почище прежнего! Света на небе стало столько, что весь город был виден как днём! И даже лучше, чем днём, потому что он сделался таким разноцветным, каким днём и не бывает.
Пятилетняя Красавица, соблюдая все правила предосторожности, смотрела на Очень Большой Салют из-за занавески и крепилась как могла… причем ни одной слезинки не упало с её светлых ресничек — лаже когда совсем последний, грандиозный «баба-а-ах» разорвал небо. В этот момент Пятилетняя Красавица закрыла глаза и решила, что сейчас умрёт от страха. Но «баба-а-ах» оказался действительно совсем последний «баба-а-ах»… — и в городе наступила тишина.
Тогда, посмотрев в небо, Пятилетняя Красавица вздохнула и вдруг заметила, что последняя золотая искорка Очень Большого Салюта летит в сторону её дома. Пятилетняя Красавица раскрыла ладошку — искорка осторожно опустилась туда. Она была тёплой и немножко пахла дымом.
— Спокойной ночи! — услышала Пятилетняя Красавица издалека голос Очень Большого Салюта. — А это Вам маленький подарок за мужество.
Пятилетняя Красавица изо всех сил стиснула искорку в руке и крикнула, высунувшись в окно:
— Когда Вы придёте опять?
Но Очень Большой Салют ушёл уже так далеко, что голос его почти не был слышен. Хотя что-то он всё-таки оттуда вроде бы прокричал в ответ — и Пятилетней Красавице показалось, что это было довольно сильно похоже на «совсем скоро».
ВОДОСТОЧНАЯ ТРУБА, ИСПОЛНЯВШАЯ ФУГУ
Фуга — ужасно трудное музыкальное произведение. Сыграть его может только мастер. Потому что на самом деле фуга — это такая музыкальная вьюга: кружится себе на месте, всё набирая и набирая обороты… и вот уже скоро её совсем не удержать. Хотя мастер-то, конечно, удержит: на то он и мастер.
Но мы с вами пока поговорим о Водосточной Трубе. Увы, не о Музыкальной Трубе — ей нету места в нашей сказке. Потому что всё место в нашей сказке занимает Водосточная Труба, а водосточная труба, как известно, не самый миниатюрный предмет в мире…
Итак, Водосточная Труба… Она висела на доме и служила для стока воды. И когда кто-нибудь из прохожих приветствовал её и говорил: «Ну, что поделываем?» — Водосточная Труба без долгих размышлений отчитывалась: «Служим для стока воды». И прохожие уходили успокоенные, поскольку это означало, что в мире полный порядок и все занимаются своими делами.
Надо сказать, что на службе этой Водосточная Труба состояла уже довольно долго — лет, пожалуй, тридцать, а тридцать лет для водосточных труб — глубокая старость. Так что Водосточной Трубе давно полагалось на пенсию, куда она в конце концов и собралась, — причём проводы её решили обставить как нельзя более празднично. И обставили. Гостей и цветов возле дома было — пруд пруди, а Городской Глава даже сказал трогательную речь, которую закончил такими словами:
— …потому что служить для стока воды было её призванием.
Это он, конечно, Водосточную Трубу в виду имел. Гости положили цветы на землю и захлопали, а Водосточная Труба сказала:
— И вовсе нет. Служить для стока воды было моей работой. А призвание моё — музыка.
Гости на всякий случай перестали хлопать и — тоже на всякий случай — подняли цветы с земли и прижали их к груди. Они не знали, как вести себя в такой ситуации. И Городской Глава тоже не знал. А Водосточная Труба продолжала: