Сказки на всякий случай
Шрифт:
— Я же только хотел как лучше!
Снова услышав в ответ от Дедушки:
— Это хорошо, что Вы умеете стучать громко, но ведь дело не в этом.
И вот какая странность: как бы громко ни барабанил Барабан потом, дело опять и опять было не в этом. А в чём было дело… оставалось загадкой, потому что говорить об этом всегда было рано.
Между тем Барабан давно уже стучал не так часто. Он знал теперь великое множество всяких дробей и множество разных коротких мелодий, но исполнял их не всё время, а от случая к случаю: например, бодрые — утром, деловые — днем, тихие-претихие — вечером, и лишь по праздникам просто барабанил
— Смотри-ка, — нервно мигая, говорила тогда Настольная Лампа Аспарагусу, снова, вежливо сославшись на головную боль, зажимавшему уши, — этот старый Барабан, оказывается, всё ещё умеет стучать, как новенький — ужасно громко!
— Конечно, умею, — отзывался старый Барабан и смущённо добавлял: — Только теперь я знаю, что дело не в том, чтобы стучать громко… дело в том, чтобы стучать вовремя.
А уж Дедушка ли объяснил ему это или Барабан понял это сам — какая разница!
ЗАСУШЕННЫЙ БУКЕТ КРАСНЫХ РОЗ
В тот день Засушенному-Букету-Красных-Роз исполнялся ровно год. Для букетов год — серьёзный возраст… можно даже сказать, преклонный. До такого возраста ни один букет, вообще-то, и не доживает. Ведь букеты… они очень недолговечные: постоят дня два-три после того, как их подарили, — и вянут. А потом букеты эти сразу выбрасывают в мусорные вёдра — с большим, конечно, сожалением… только что ж делать? Не держать же у себя увядший букет!
Хотя… почему бы и не держать, с другой-то стороны? Если букет очень красивый, можно, например, вылить из вазы всю воду, а цветы оставить. И будут они в вазе терпеливо стоять, пока из увядшего букет не превратится в засушенный, а увядший букет и букет засушенный — вещи совершенно разные. Увядший букет — это сплошное расстройство, в то время как засушенный букет — это дорогое воспоминание.
Именно так год назад и поступили с Букетом-Красных-Роз, подаренным по случаю Большого Семейного Торжества. Его оставили в вазе, из которой сначала вылили всю воду, — и там, в вазе, он из увядшего букета постепенно превращался в Засушенный-Букет-Красных-Роз. Годовщину которого сегодня и отмечали.
Засушенный-Букет-Красных-Роз выглядел прекрасно. Это ничего, что листья его из зелёных стали коричневыми, зато сами розы выглядели такими же яркими… может быть, даже ещё ярче. И многие в доме считали, что возраст был Засушенному-Букету-Красных-Роз к лицу.
На празднование годовщины все друзья и знакомые Засушенного-Букета-Красных-Роз явились с замечательными подарками. Чего ему только не надарили! И серебряную ленту, которую вокруг него тотчас же и повязали, и — в маленьком конвертике — маленькую открытку, на которой стояла надпись: «Бесконечно дорогому Засушенному-Букету-Красных-Роз от любящих его…», — подписано, правда, было неразборчиво. Но это ещё далеко не всё. Ему подарили книжку со сказками, огромную коробку шоколада, шесть совершенно замечательных бокалов под шампанское и золотую булавку для галстука.
Засушенный-Букет-Красных-Роз принимал подарки серьёзно и торжественно, он благодарил каждого в отдельности, и вот перед ним — последней в очереди поздравляющих — оказалась Старенькая Леечка, которой испокон веков пользовались, чтобы поливать цветы на окнах. Она долго смотрела на Засушенный-Букет-Красных-Роз, вокруг которого горой высились подарки.
— Я хочу от всего сердца поздравить Вас с Вашей замечательной годовщиной, — сказала наконец Старенькая Леечка. — Поздравить и вспомнить тот день, когда Вас в первый раз внесли в комнату. Боже мой, какой аромат шёл тогда от Вас! У всех присутствовавших просто головы закружились — настолько нежно пахли розы… И мы тогда подумали: неужели это только на два-три дня? Невозможно даже было представить себе жизнь без Вас… А сегодня — просто не верится! — мы отмечаем Вашу годовщину. И ничего, что уже нет былого аромата — зато есть дорогое воспоминание…
Присутствовавшие зааплодировали Старенькой Леечке: им показалось, что она нашла как раз те самые слова, которые и следовало сказать сегодня Засушенному-Букету-Красных-Роз.
Конечно, Старенькая Леечка прослезилась, но это ничего не значило: в доме столько раз видели её плачущей, что все давно привыкли к этому. Старенькая Леечка с утра до вечера только и делала, что проливала слёзы. Многие считали, что она даже способна плакать по заказу: попроси — и будто дождик польётся.
— Признаюсь, — внезапно улыбнувшись сквозь слёзы, продолжала Старенькая Леечка, — я приготовила для Вас подарок, который… который сама считаю бесценным, хотя другим так, может быть, и не покажется. Все ведь давно привыкли к моим слезам! Я с утра до вечера только и делаю, что их проливаю. Многие считают, что я даже способна плакать по заказу: попроси — и будто дождик польётся. — Тут она лукаво посмотрела на всех присутствующих и добавила: — Это действительно так. Но вчера, когда я подумала о том времени… я заметила, что на пол скатилась всего одна моя слеза — это была непрошеная слеза. Её я и хочу подарить Вам.
Присутствовавшие посмотрели на Старенькую Леечку с осуждением: по их мнению, являться с таким подарком на годовщину Засушенного-Букета-Красных-Роз было даже и не очень прилично. Уж для такого-то случая следовало бы подготовить что-нибудь поинтереснее.
Но Засушенный-Букет-Красных-Роз, принимая от Старенькой Леечки непрошеную слезу в чёрном бархатном футляре, поклонился ей и растроганно сказал:
— Спасибо Вам. Мне ещё никогда не дарили непрошеной слезы.
А потом он раскрыл футляр, вынул оттуда непрошеную слезу и, соблюдая всяческие предосторожности, повесил её на один из своих сухих стеблей.
И всем тогда на мгновение показалось, что нежный аромат красных роз снова наполнил комнату.
ДУРАЦКАЯ БАХРОМА
Дурацкой Бахрому только называли — на самом деле ничего такого уж дурацкого в ней и не было: бахрома как бахрома. А что болтается в разные стороны — так покажите мне бахрому, которая бы не болталась! Не бывает такой бахромы на свете — так что нечего и обзываться.
Но уж коль скоро Дурацкую Бахрому так называли, придётся и нам её так называть… иначе те, кто называет её Дурацкой Бахромой, когда будут читать эту сказку, не поймут, о какой бахроме идёт речь. А потому скажем прямо: речь в этой сказке идёт о бахроме, которую многие вокруг называли Дурацкой Бахромой.
Дурацкая Бахрома висела на одной невероятно красивой шали и болталась. Просто болталась в разные стороны — и всё. Внимание на неё мало кто обращал: ну, болтается — и пусть болтается. Только уж какие-то совсем праздные прохожие, которым было вообще нечего делать, иногда подходили к Дурацкой Бахроме и спрашивали:
— Болтаетесь?
— Да, болтаюсь! — болтаясь, беспечно отвечала Дурацкая Бахрома, не зная, как тут ещё можно ответить.
После этого некоторые уходили, другие же оставались и опять спрашивали: