Сказки ночного города
Шрифт:
Урок Эрешкигаль
«Принимая на себя ответственность
за помощь человеку, ты принимаешь
ответственность за его душу…»
Оскар Уайльд
01.
Возможно, сегодня свершится то, к чему я шел так долго. Все, к чему я стремился практически полгода, сегодня станет реальным! Я вновь и вновь смогу целовать милые глаза моей Натали... Но, наверное, стоит начать мою историю, (как
02.
На площади у вокзала Сен Лазер всегда людно. Зазывно мелькают огоньки такси, приглашающие скрасить осенний холод в теплом чреве "Пежо" или "Паккарда". Звонким уютом манят многочисленные бистро и кофейни. Кабаре "Сова" недвусмысленно обещает "лучших девушек Парижа, которых не увидишь даже в Крейзи Хорс!", при этом приоткрывая зрителю неоновую грудь неоновой девушки. Это Париж, и он неизменен... Усталые от толкотни французы (которых в Париже осталось меньше половины населения) толстой изможденной гусеницей вползают в метро. И - она. Девушка, которая смотрела на мир глазами исполненными надежд и ощущением пустого кошелька в кармане. Когда к ней подошли два жандарма, очевидно, с приглашением пройти в "большую клетку", я не удержался:
– Привет, дорогая, - сверкая улыбкой, обнял ее, заодно оттесняя жандармов, - прости, я опоздал. Ну ты же знаешь эти вечные пробки!
Тут, я, как бы, только заметил полицию:
– У месье были какие-то вопросы?, - обратился я к старшему по чину жандарму.
– мммм... Месье знаком с мадмуазель?
– Ха! Знаком ли я с Этьен? Знаком ли со своей невестой? Месье, очевидно, любит шутить!
Я приглашающе рассмеялся, приглашая представителя закона присоединиться к оценке очевидно комической ситуации, однако осекся:
– Но, она сказала, что ее зовут Натали!, - нахмурился жандарму, - Натали Дюпон, если я не ослышался... Ваши документы, пожалуйста!
– Месье не ошибся, - начал исправлять дрянное положение я, попутно доставая документы о регистрации, - Натали-Этьен ее полное имя! И вскоре она станет мадам Полесофф, будьте уверены.
– Господин Полесофф? Это вы? Моя жена зачитывается вашими романами! Как она говорит, "этот очаровательный колорит а ля Рюсс". Не будете ли вы так любезны черкнуть для нее пару слов? Может, вас подвезти куда? У нас смена почти закончилась...
Последний козырь сработал! Имя известного писателя сработало безотказно.
Все это время, девушка жалась к колонне, испуганным взглядом более походившая на избитую злыми мальчишками собачку. Породистую и красивую - одновременно жалкую и обиженную.
– Поехали?, - спросил я
– Вы, правда, писатель?, - ее марсельский акцент казался песней ангелов на Благовест...
Так, Натали, сирота, только выпустившаяся из стен интерната Сен Антуан в Марселе, переехала ко мне, в двухкомнатную студио на третьем этаже бюджетного дома, что на площади Клиши. Мы обманули жандармов совсем немного. В том, что она станет моей женой. Натали Дюпон, выпускница интерната, была больна туберкулезом, о чем молчала короткие полтора года счастья... Молчаливо она просматривала и корректировала мои рукописи, с тихой улыбкой снося боль - только бы не причинить боли мне. И когда я отвез ее в лучшую клинику доктора Монтеги, врачи только развели руками. Моих счетов, кредиток и имени было недостаточно для того, чтобы вернуть угасающую жизнь... Кашель, так характерный для этой чумы, она старательно
Я похоронил ее в уютном уголке Пер Лашез, неподалеку от Оскара Уайльда, которым она зачитывалась. Даже могильный камень ее я украсил бессмертными стихами из "Кентервильского привидения".
03.
Такова преамбула моей истории, господа. Я не смогу передать строками всю ту боль, которая рвалась наружу из моей груди, в клочья разрывая сердце. Измученная душа смогла найти покой только когда я снова начал писать. Мой контракт с "Иллюстрасьон" был восстановлен, и руки, трясущиеся, словно у пьяницы с Рю де Гош, вновь взяли перо. Чувства лились настоящим водопадом, эмоции захлестывали читателя, увеличив продажи книг так же, как водоворот стремительно увлекает утлую лодчонку. На одной из презентаций, что проходила в "Бровари", на Вивьен, я и познакомился с опереточной певичкой Эжени Лямур (Евгения Любимова, как звали ее на Украине).
– Месье Полесофф, вы, ведь, русский?, - спросила она
– Не совсем. Я из Украины.
– Не может быть!!, - деланно-артистически она подняла черные, и на мой взгляд - чрезмерно густые - брови, - Я, ведь, тоже украинка! Из Днепропетровска. Я пела там в хоре Оперного театра. А вы откуда?
– Харьков, мадам.
– Мадемуазель, с вашего позволения..., - эта полноватая барышня определенно кокетничала, как и большинство эмигранток, с именитым земляком. Я недовольно поморщился, а она продолжила свой треп:
– Месье пишет такие грустные книги! Я просто слезами обливалась, когда читала ваш последний роман! Наверное, у вас горе? Несчастная любовь?
– Скорее - последнее, - буркнул я, понимая, что от этой барышни не отвязаться.
– О! Она ушла от вас! Как же это по-французски!, - выдала она еще один театральный пассаж.
– Да. Ушла. На тот свет!, - я круто развернулся к выходу. Презентация уже заканчивалась, а бередить и без того кровоточащую рану вовсе не хотелось. Но эта настырная баба (назвать ее по-другому у меня уже не поворачивался язык) догнала меня у самого выхода, и, ухватив за локоть, зашептала на ухо, прежде чем я успел вывернуться:
– Я знаю человека, который сможет вам помочь! Приходите ко мне в субботу, я расскажу вам о нем!
И сунула в карман пальто свою визитку...
Стоит ли говорить, что в субботу я вышел из метро на станции Сен Мартен и направился к пятиэтажному дому с табличкой, указующей на то, что каких-то сто лет назад здесь писал свои картины какой-то Мариуш Тенои. Эжени встретила меня в пафосном вечернем платье, украшенном безвкусными стразами, и тут же, распираемая гордостью, кинулась представлять меня гостям. Я с удовольствием испортил ей торжественную минуту, вычленив из публики свою старую знакомую:
– Приветствую, Наташа!
– Еб, твою мать! Эл! Ты здесь? Вот же ****ская Франция! Никуда от соотечественников не спрячешься!
Я поморщился:
– Наташка, ты без мата уже и обходиться разучилась? Как там Эд?
– Нормально. Сейчас в Лефортово. Заебал он меня своей идеей революции.
– Ну а я от нее сбежал сюда...
Эжени-Евгения смотрела на нас с широко раскрытыми глазами. Жена Лимонова никогда не казалась ей некой интересной персоной...
Уже прозвучали все комильфо-тосты, уже Наталья обложила матом какого-то поэта, который тянул руки к ее груди, когда я отозвал раскрасневшуюся Эжени в сторону: