Сказки о рае
Шрифт:
– Кто это такой у нас талантливый, кто такой добрый и справедливый?.. Это Кузя Бармотин, поэт. Наш такой талантливый Кузя Бармотин.
– Гы-гы-гы, – смеялся Лёша, обнимая зелёный свет, вдыхая его, загребая ладонями и прижимая к сердцу. – А что у вас тут ещё есть? – Лёша обратился к ангелам.
– А что бы ты хотел, Кузя наш, Кузя – поэт и шахид? – отвечали ангелы.
– Ну, я не знаю, – Кузя стеснялся спросить, ангелы почувствовали это и рассмеялись:
– Чего же хочет наш Кузя, наш Кузя Бармотин, что попросит он у Аллаха, да святится имя его в веках?
– Знаете, я сегодня утром видел девушек, там ещё такая арка была… Они очень красиво пели, – Лёша имел в виду совершенно другое, но про это было неудобно спрашивать напрямую.
– Кузя наш, Кузенька, а ты попроси Всевышнего, помяни имя его в царстве Барзах.
– Я понял вас, ангелы, понял вас, хорошие.
«Какие всё-таки классные существа – эти ангелы», – подумал Лёша и произнёс молитву Мунаджат. Побывав в зелёном свете, он воспринял все молитвы, все языки и все законы шариата, и многое-многое другое.
Зелёный свет вокруг него на секунду стал интенсивней, а потом вдруг словно прилип к его телу, и Лёша очутился в симпатичном, вполне земном саду.
Что-то похожее он видел в детстве в Пицунде: волосатые пальмы вдоль аллеи с тёплым жёлтым песочком, чуть впереди – небольшой фонтан, окружённый цветочными клумбами, очень синее небо над головой.
Прежде всего Лёша ощупал себя. Всё было на месте, и ничего не болело. Мало того, его вялые интеллигентские руки стали прочными и мускулистыми, пропал без следа наметившийся уже животик, ноги налились силой и бодростью. Лёха точно знал, что может бежать марафон, и при этом даже не вспотеет.
Одет он был в какой-то уж очень праздничный костюм: довольно длинный расшитый золотом сюртук, плотно стягивающий его грудь, зелёный широкий пояс в тон сюртуку, также расшитый золотой ниткой, просторные красные шаровары и мягкие удобные туфли. На голове его красовалась ослепительно белая чалма, украшенная крупным зелёным изумрудом.
– Ох, не хуя ж себе! – вырвалось у Лёши, и он захохотал, как сумасшедший.
Вдоволь насмеявшись над собой, он пошёл по аллее к фонтану. За ним виднелись ещё две аллеи: одна уходила вниз, видимо, к реке, а другая вела к дворцу. Лёша пошёл по направлению к дворцу, который оказался не таким уже и большим, чуть больше среднесоветского крымского санатория. Удивительно другое: внешние стены дворца были просто усыпаны драгоценными камнями, они аж светились. Слева от дворца высилась мечеть с минаретом, между ними – ещё один фонтан. Лёша подошёл поближе к дворцу и с удивлением узнал арку. Именно эту арку он видел сегодня утром на зелёном веб-сайте.
– Теперь понятно, – сказал Лёша довольно громко и хлопнул в ладоши.
Тут же из полутёмной арки выбежал кудрявый юноша в ярко-жёлтых одеждах и плюхнулся на колени перед Лёшей:
– О, великий шейх, господин мой, благословен ты в очах Аллаха, да святится имя его в веках, – сказал юноша, не поднимаясь с колен.
Лёша вдруг почувствовал, что может легко взять юношу за шкирятник и поднять без всяких усилий. Так он и сделал. Каково же было его удивление, когда он узнал в юноше некого Гусейна Алимова, бывшего сокурсника по истфаку ЛГУ. Когда-то он писал для Гусейна курсовые, десять рублей за лист. Его выгнали за какие-то безобразия в общаге, после чего он отправился обратно в Баку, к своему высокопоставленному папе. Лёшу выгнали с четвёртого курса за то, что он являлся участником «политически незрелого музыкального коллектива».
– Гусик, ты ли это? – спросил Лёша юношу вполне дружелюбно.
– Я ваш раб, слуга и виночерпий, – ответил юноша, не поднимая глаз.
– Да лана тебе, успокойся, – Лёша поставил Гусейна на ноги, но тот опять плюхнулся на колени. Лёша сел по-турецки на землю перед ним. – Я и не знал, что ты тоже – того, в смысле, дуба дал, – тут он опять захохотал.
– О, мой господин! – Гусейн всё ещё не смел поднять глаза на Лёшу.
– Ну, чо ты тут валяешься? К те, можно сказать, шахид пожаловал, а ты хуйнёй страдаешь. Ну-ка, вставай! Кто тут ещё из наших? Мне говорили – Лана, ещё на пятом курсе, от рака… Кто ещё? – Лёша стал вспоминать общих знакомых.
– О, мой господин! Здесь всё в вашем владении, вы тут один. Алла юраххиб бик, только вы и Аллах. Я же ваш слуга, ваш раб, виночерпий Гусейн.
– Раз ты, блин, мой раб, то прекрати валять дурочку и покажи мне, что здесь и как.
– Слушаюсь и повинуюсь, мой господин, – Гусейн встал на ноги, поклонился Лёше и указал на дворец. – Этот дворец выполнен из редчайших драгоценных камней и жемчуга, – начал Гусейн, почему-то нараспев. – В нём семьдесят помещений из красного яхонта, в каждом помещении – семьдесят комнат из зелёных изумрудов, в каждой комнате – ложе, на каждом ложе постелены семьдесят постелей всех цветов, на каждой постели – жена из большеглазых чернооких. В каждой комнате накрыт стол, на каждом столе – семьдесят видов еды. В каждой комнате – семьдесят слуг и служанок. И каждое утро верующему даётся такая сила, – тут Гусейн взглянул на пояс Лёши, – что он может справиться со всем этим.
– Понятно, значит, в день я должен трахнуть триста сорок три тысячи гурий и съесть двадцать четыре миллиона блюд. – Лёша подивился, как ловко он посчитал всё это дело в уме. – Ну, а там что? – он указал на аллею, ведущую вниз.
– А там, мой господин, протекают четыре реки. Одна – из воды непортящейся, другая – из молока, вкус которого не меняется.
– В том смысле, что не киснет молочко? – уточнил Лёша.
– Угу, мой господин, третья – из вина, приятного для пьющих, четвёртая – из мёда очищенного.
Лёша опять захохотал:
– Слышь, Гусик, ты со мной в универе учился, давай я те загадку восточную загадаю: вот скажи, к какой реке я, Кузя Бармотин, человек русский, но при этом шахид и поэт, пойду в первую очередь?
Гусейн впервые взглянул в Лешины глаза и даже улыбнулся:
– К винной, мой господин…
– Молодец, Гусик. – Лёша потрепал его по рыжеватой шевелюре (мать Гусейна была русской). – Помнишь, в наше время модно было: «Отведите меня к реке…», гы-гы-гы-гы.
Лёша скинул свою чалму, расстегнул сюртук, обнял Гусейна за плечи, и они пошли по аллее, ведущей вниз, к реке.
Пока шли, Лёша очень подробно рассказал Гусейну подробности своего последнего дня на земле. Гусейн слушал очень внимательно, но у Лёши почему-то создалось впечатление, что Гусейн всё отлично знает и без его рассказа.
Песчаная аллея сделала свой последний поворот и вывела их на просторную площадку, почти площадь, сделанную, как и дворец, из драгоценных камней, золота и серебра. Они подошли к краю, и перед ними открылась изумительная картина: площадка будто зависала в воздухе, а под ней струились четыре мощных потока, переплетаясь, но не смешиваясь между собой. Один – молочно-белый, другой – изумрудно-прозрачный, третий золотистый и чётвёртый красно-бурый. Они величественно уходили в голубое небо, не создавая никакого шума.