Сказки о рае

Гавайский Амур

– Правда круто? – неожиданно спросил Гусейн.

– Не просто круто – охуительно, – восхитился Лёха.

Какое-то время они стояли молча, созерцая небесные реки…

Неожиданно Лёша широко раскинул руки и, страстно воскликнув: «Ле галиб илля Лла» («Нет победителя кроме Аллаха»), бросился вниз, в красно-бурый поток, величаво протекающий под ним.

Винная река подхватила Лёшу, вызвав в нём ощущение чего-то очень знакомого, полузабытого и родного. «Неужели тридцать третий портвейн? – подумал Лёша, жадно глотая бурую жидкость. – Вот бы мой папа порадовался».

Лёша

вспомнил своего мрачного папу, умершего лет десять назад во время обеденного перерыва на заводе «Красный Треугольник», вполне возможно, именно со стаканом вот этого самого портвешка в тридцать три оборота. «Быть может, он тоже где-то здесь, может, я его даже увижу…»

Лёше вдруг стало грустно, и он, практически без усилий, выпрыгнул из винной реки на площадку, дав себе обещание приходить сюда часто. Затем он приказал Гусейну раздобыть где-нибудь ведро и наполнить его «из речки, на всякий пожарный».

– У вас во дворце – великое множество вина, – удивился Гусейн.

Лёша довольно строго посмотрел на него:

– Слышь, ты тут виночерпий или кто?

– Виночерпий, мой господин, – извинился Гусейн и даже плюхнулся на колени.

– Тогда черпай, а не философствуй! – заорал на него Лёша и даже хотел дать ему подзатыльник.

Гусейн довольно быстро убежал куда-то, а Лёша решил было раздеться и просушить одежду, но, к своему удивлению, обнаружил, что его одежда, волосы и всё остальное совершенно сухи и даже не пахнут портвейном. «Круто, – подумал Лёша, – действительно круто».

Тем временем Гусейн появился на площадке с неким подобием ведра, сделанного, как и всё тут, из жемчуга, золота и драгоценных камней. Лёшу это очень рассмешило, и он, не переставая хохотать, выкинул Гусейна с ведром в винную реку. Через секунду Гусейн появился на площадке вполне сухой, но немного испуганный, в ведре плескался портвейн.

– Ну чо, Гусик, теперь по девочкам?

Гусейн утвердительно мотнул головой.

Пока шли обратно к дворцу, помирились. Лёша время от времени останавливался и выпивал портвешка прямо из ведра. Предлагал и Гусейну, но тот отказывался. Подошли всё к той же арке. На земле всё ещё валялась Лешина чалма, он поддал её ногой, почему-то подумав, что она вполне может служить футбольным мячом. Он был совершенно уверен, что футбольных мячей в раю нет.

Чалма подкатилась непосредственно к арке. Лёша вдруг тяжело вздохнул и обернулся. Фонтан, алея, цветы и пальмы источали покой.

– Хуй с ним, – сказал он громко и, вдарив по чалме ещё разок, зашёл во дворец.

Он попал в довольно просторный полутёмный зал, посередине которого располагался квадратный бассейн с зёлёными и синими узорами на дне. Почти всё пространство вокруг было устлано коврами, на стенах горели факелы и масляные светильники, ну и, конечно же, невразумительное количество драгоценных камней повсюду. Где-то громко капала вода.

Вдоль трёх стен стояло множество буквально заваленных жратвой столов, а также маленьких жаровен, на которых что-то заманчиво скворчало. Аппетитно пахло жареным мясом и фруктами. У четвёртой стены располагалось огромное ложе со множеством подушек, подушечек и музыкальных инструментов. Лёша уверенно прошёл вокруг бассейна, постучав ногой по колоннам, затем осмотрел столы и жаровни и только потом подошёл к царственному ложу:

– А что, неплохо, – сказал он Гусейну, который тут же учтиво поклонился.

Как только Лёша плюхнулся на ложе, отовсюду зазвучала мягкая музыка, неслышно открылись боковые двери, из которых в зал стали выходить девушки, одетые в разноцветные шёлковые платья. Все они что-то несли в руках: кубки, кувшины, блюда, подносы, чайники, кальян и просто какие-то цветы и безделушки. В одной из них он узнал именно ту, зеленоглазую и кудрявую.

Лёша вскочил с ложа и бросился к ней:

– Салямалекум, деушка, это я, Кузя, в смысле, Алексей Бармотин, мы сегодня с вами по интернету общались.

– О, Кузя, мой господин, мой повелитель! – девушка упала на колени и обняла его ноги – Слава Аллаху всемогущему, что он привёл тебя ко мне, любимый мой!

Лёше стало так приятно, так сладко, так страшно:

– Как хоть зовут тебя, зеленоглазка?

Девушка, не вставая с колен, подняла свои глаза и улыбнулась точно так, как тогда утром, когда он писал ей стихи:

– Я Рубаб, мой господин, твоя раба, поступай со мной, как пожелаешь.

Лёша был очень растроган и даже почувствовал нечто вроде подступающих слёз – сильно защекотало в носу:

– Рубаб, какое красивое имя, – неожиданно для себя Лёша заговорил стихами:

Прожита жизнь. Я не видел счастливого дня. Нет ничего, кроме бед у меня. Что будет завтра, не знаю. Сегодняшний день Празднуй, довольствуясь малым, смиренье храня.

Рубаб обняла колени Лёши ещё крепче и прочла ему вот такие стихи:

Мой герой луноликий, как долго тебя я ждала, Вечность целую длилась зима, Вот ты пришёл, нет награды ценней, Я тебя обнимаю, а теперь ты меня обними поскорей.

Лёша поднял Рубаб и осторожно понёс её к ложу. Положив её на подушки, стал глазами искать Гусейна:

– Рубаб, а давайте выпьем за знакомство, в конце-то концов!

– А давайте, – ответила Рубаб и нежно положила голову ему на грудь.

– Эй, Гусик, ты чо заснул там, наливай уже! За вас, Рубаб! – Лёша выпил свой кубок залпом. Рубаб, стараясь повторять его движения, сделала так же.

– Знаете, Рубаб, мне воще-то в жизни с девушками не везло.

– А что так? – Рубаб улыбнулась.