Сказки о сотворении мира
Шрифт:
Луч приблизился к нему и замер на груди пятнышком оптического прицела.
— Убивать будут, — догадался Артур.
Рваная куртка, выданная ему, как члену уфологической экспедиции, вдруг задымилась. Дым вырвался из груди, стал окутывать тело. От страха у Артура подкосились ноги. Дым охватил его со всех сторон, взял в плотный кокон. Еще немного и задымились штаны.
— Помогите!!! — закричал Артур. — Натан Валерьянович!
Скинув с себя куртку, он помчался к воде. По дороге задымилась майка. Артур скинул майку, выскочил на бегу из джинсов, но у зеленой полосы прибоя вдруг испугался, что это
— Помогите!!! — заорал что было мочи Артур и помчался вдоль берега.
Когда задымились трусы, несчастный предпринял попытку избавиться и от них, но споткнулся и рухнул на камни. «Хана мне», — подумал Артур. Он решил, что умер, но ужасные мысли не покинули его головы. Умерло все, кроме этих ужасных мыслей. Артуру показалось, что он не лежит на колючей гальке, а парит в невесомости, в ясном небе прямо у приемной Господа Бога. «Что за хрень со мною вечно происходит? — думал Артур. — Почему со мной? Почему не с кем-то еще? Я что ли избранный всякой хренью?»
Кто-то толкнул Артура в бок, и тело обрело равновесие. Артур зажмурился. Он боялся увидеть Ангела, который скажет, что жизнь подошла к концу, и прожил он ее так себе… Мог бы и лучше. Ангел скажет, что ему уже не отдать долгов и не попросить взаймы, и в рай для Артура Деева, к сожалению, дорога закрыта. Ангел проводит его в предбанник ада и убедится, что душа нечестивая заняла очередь у самого большого котла.
Толчок повторился.
— Деев, ты нудист? — спросил голос.
— Не… — ответил Артур, но глаза все равно не открыл.
— Если не нудист, тогда чего валяешься с голой задницей? Это публичный пляж, Деев. Здесь только девочкам без верха… Мальчикам без низа — даже под Луной запрещено загорать. Если нудист — загорай в солярии.
Не открывая глаз, Артур натянул плавки, спущенные до колен, и перевернулся на спину. Вокруг не было ни камешка, только синяки да содранные в кровь локти говорили о том, что все произошедшее не приснилось.
— Где я?
— Вставай, придурок! — сказал голос, который показался Артуру знакомым.
Он понял, что воздух очистился от помойного смрада; он увидел небо, освещенное городскими огнями и звездами, гору, высокий дом, вознесшийся за горой. Артур увидел человека, который подарил ему этот мир. Мир, который казался безвозвратно утерянным.
— О… — указал он пальцем на человека. — Я тя знаю… Ты Шутов. Ты Шутов, да? Здорово! Во, класс! Я балдею, какие у вас с Валерьянычем фокусы получаются.
Но Шутов не разделил его эйфории. Он приподнял барбоса за ухо и зло поглядел в глаза.
— Я чуть не убил тебя, идиот! — сказал он. — Ты понимаешь своей тупой башкой, что я мог убить тебя насмерть!? Что тебе велел делать Натан Валерьянович: стоять и не двигаться! Не шевелиться! А ты что сделал?
— А чо я сделал? — не понял Артур.
— Ты, урод, за ночь пробежал половину страны, от западной до восточной границы! Скажи спасибо, что мне удалось тебя перехватить. Удрал бы чудь дальше — все! Сдох бы в дехроне! Вставай, идем! Ей-богу, вставай, Деев, пока я не врезал тебе по шее!
— Ну, я ж не знал, — оправдывался Артур, поднимаясь и потирая помятое ухо. — Ты это… не злись. Я больше не буду. Я ж раньше не знал, а теперь буду знать, — Оскар направился к дороге, Артур поплелся за ним, рассматривая ссадины на локтях. — Я тут… слышишь, одежонку свою расшвырял. Надо бы поискать… Или ты мне новую дашь? Ну ладно, ладно… Одежонки не надо, раз уж я такой виноватый. Вроде не холодно.
— Я тебя просил исполнять стриптиз по всему побережью! — злился Оскар. — Просил? Или, может быть, Натан Валерьянович просил тебя драпать без оглядки, скидывая трусы на ходу?! Ты совсем отупел, Деев. Я думал, тупее не бывает, но ты каждый раз меня удивляешь.
— Да ладно…
— Как я тебя не убил?! Считай, что ты сегодня родился заново!
Артур старался молчать, чтобы не злить собеседника, только украдкой вытряхивал песок из трусов. Следом за Оскаром он покинул территорию пляжа, вышел на шоссе и побрел босиком по асфальту, но когда дорога пошла в гору, заволновался.
— Слышишь… Ты где тачку-то бросил? Мы попремся пешком до гостиницы? Не… я в смысле… может на такси подъехать?
— Такси ему… Топай, Деев, и постарайся не светить своим голым брюхом в глаза полиции.
— Ну, если так, то я согласен и на автобусе.
— Какой автобус после девяти вечера? Видишь, Деев, ночь на дворе! Живее топай.
— А мы до утра успеем?
— До утра, Деев, мы успеем до французской границы. А к обеду — до итальянской. Иди и не вздумай со мной пререкаться. Иначе я тебе врежу.
Артур замолчал до самого дома, только выбирал дорогу, чтобы не наступить босою ногой на острый предмет. Вокруг было светло и весело. Прохожие с улыбкой глядели вслед. Горели витрины и модные барышни выходили из ночных заведений, чтобы сесть в красивые машины. Все были радостны и пьяны. Зол и трезв был один только Оскар Шутов, и Артур простил ему все, потому что в отличие от товарища, снова ощутил праздник жизни, подаренный ему ни за что. Просто так, для того, чтобы радоваться, топать по городу босиком и улыбаться девицам, смущенным от его необычного вида.
Жилье, в котором поселился Оскар, не шло ни в какое сравнение с шикарной квартирой Жоржа, выходящей окнами в порт. Из этого жилья не было видно даже узкой полоски моря у горизонта. Разве что с крыши, которую занимала самодельная антенна физика и била током всех желающих посидеть под звездами ночью. Жилье не имело престижного статуса, зато обладало необходимым набором удобств, а именно: отсутствие менеджера, который укажет постояльцу на беспорядок. Жилье, вообще не предназначалось для жизни. Первый этаж делили между собой магазин, торгующий предметами искусства, и кафе, практикующее ночные дискотеки. Хозяин магазина, высокий, худой француз, постоянно ругался с хозяином клуба, лысым, пузатым итальянцем. С утра пораньше, не разминувшись машинами в тесном внутреннем дворике, они затевали ругань на языке, которого Оскар не понимал. Это был не французский, не итальянский, и не что-то среднее между ними. Однако взаимопонимание неизменно достигалось к обеду, и Оскар завидовал своим соседям, потому что его непонимание окружающего мира с годами только росло, а французский, который он учил на досуге, хромал на все падежи и совсем не звучал. Французы вежливо говорили с ним на своем языке, Оскар вежливо отвечал им как мог, но понимание не достигалось ни к обеду, ни к ужину.