Сказки о сотворении мира
Шрифт:
Жорж вытер руки о штаны, отошел к пиджаку, брошенному на поленнице, достал из кармана ручку и вырвал лист из книжки авиабилета.
— Чек примешь? — Жорж вписал между строк сумму, соответствующую годовому доходу гробовщика во время повального мора, и подал человеку.
— О! — сказал человек, разглядывая цифры.
— Мало?
— Сразу бы так! Я понял, что вы — одна банда. Не надо со мной шутить. Нашли дурака. Я без денег не работаю, — он спрятал бумажку и взялся за пилу. — Ну… пилим что ли? — обратился он к Зубову.
— Ну, влип ты, мужик… — покачал головою Жорж. — Влип, так влип. А самое скверное, что у меня нет времени тобой заняться.
Наспех
— Возьми, — старуха сунула Жоржу в ладонь золотую монету, — продашь антиквару, закажешь надгробие, чтобы большими буквами написал: «Бабушка Сара». Большими, — повторила она, — Натасик совсем ослеп за своей работой. А сдачу оставь себе…
— Да будет вам, Сара Исааковна, — скромничал Зубов, — право, не стоит.
— Оставь, — настаивала покойница, — помянешь меня добрым словом. А теперь ступай в дом.
— Может… — предложил Жорж, — помочь вам спуститься?
— Куда? — удивилась Сара и нахмурила брови под капюшоном. — Да ты еще тупее, чем мой Натасик! — Земля содрогнулась под Георгием Валентиновичем, когда бабушка Сара топнула по ней ногой. — Ишь, чего удумал! В могилу меня спустить! — она махнула рукавом и бодро поковыляла на гору, оставив по пояс голого Зубова с лопатой в руке у пустой могилы.
— Счастливого пути, Сара Исааковна, — прошептал Зубов ей вослед, и вернулся к верстаку. — Эй, странник! — окликнул он помощника, подбрасывая на ладони монету. — Странник! — тишина ответила ему со всех сторон. — Ну, как знаешь…
Жорж кинул на плечо полотенце, пошел к колодцу. Солнце поднималось из-за горы, утренний иней хрустел на траве под ногами. Жорж вылил на себя ведро и не почувствовал холода, мышцы окаменели, пар пошел от тела. Он разделся и окатил себя водой еще раз, затем вернулся в дом и выпил стакан виноградной водки. От вчерашнего дня у Жоржа осталась зола в печи, плащ убежавшего профессора да золотая монета, отчеканенная в неизвестном государстве. Эта монета годилась только на переплавку, и ее «убойный вес» не вполне соответствовал монументу, заказанному старухой для устрашения внука.
Георгий Валентинович осмотрел монету с лупой и достал лист бумаги.
«Дорогой Артур…» — написал он и задумался. Зубов терпеть не мог писать письма, особенно, когда не знал, о чем писать. Он не знал, имеет ли право опять вторгаться в жизнь молодого человека. Имеет ли он право просить того, кто ему не должен, учить того, кто его не знает, и, возможно, не помнит. Измучившись над первой строкой, он смял лист, кинул в печь. На одно плечо Жорж положил трубу, обернутую газетой, на другое закинул сумку, запер дверь и пошел к селению, но к обеду вернулся и поставил трубу на место.
Зубов сел за стол, достал новый лист, вынул из кармана часы Боровского, а из-за пазухи чашу, украшенную камнями; выцарапал вилкой из оправы красный кристалл, величиной со спичечную головку, обернул его газетной бумагой, вложил в коробок и присовокупил к часам.
«Дорогой Артур, — написал он в письме. — Благодарю за гостеприимство и сожалею, что нет времени дождаться тебя и расспросить, как ты жил и чем занимался. Эти часы, пожалуйста, верни профессору Боровскому, камень отвези по адресу, который я укажу в конце письма, и получи за него…» — Зубов задумался. Он прикинул, сколько может стоить памятник Сары Исааковны, во сколько обойдется бестолковому Артуру волокита по транспортировке и установке его… прибавил к этой сумме дорожные расходы, зарплату, питание, проживание и развлечения, а также медицинский полис на всякий пакостный случай. К получившемуся числу он уверенной рукой приписал два ноля, и добавил третий, но уже неуверенно. Георгий Валентинович подробно описал, как должен выглядеть памятник старой карге, и как не швырять на ветер оставшиеся деньги, а вкладывать в дело, и в какое именно дело, тоже посоветовал. И о том, как следует жить на белом свете, и о том, как не следует жить такому балде, как Артур. Георгий Валентинович сосредоточился и сочинил полезный, жизненный роман о нравственном становлении молодого человека своей эпохи, который вполне мог служить пособием и для будущих поколений. Он поставил дату, автограф, но адреса для связи с автором по обыкновению не оставил.
Он поднялся к развалинам храма, распеленал трубу и в скорби положил у камней, словно новорожденного младенца у порога приюта. «Черт бы тебя подрал, Валех…» — произнес он в адрес невидимого владельца храма, закинул сумку на плечо и двинулся в путь. С тех пор Жоржа Зубова в Слупице никто не видел.
Третья сказка. ДЕНЬ ЗЕМЛИ
Глава 1
Ранним утром микроавтобус с вывеской «Турасбест» притормозил у подъезда редакции молодежной газеты. Валентинов вбежал в фойе. Ему навстречу поднялся человек с кейсом.
— Вы Бессонов? — спросил Валентинов, протягивая руку. — Давно ждете?
Человек произвел на него приятное впечатление, хоть и выглядел помятым, как бизнесмен наутро после банкета. Таким людям Валентинов привык доверять, поскольку в его окружении преобладали бездельники и шарлатаны.
— Бессонов-Южин, — представился человек.
Оба сели в автобус и продолжили путь.
Кроме Валентинова в салоне находилось двое немолодых мужчин в ватниках, похожих на институтских сотрудников, высланных на картошку. Мужчины сухо поздоровались с новым пассажиром и обратились к Валентинову.
— Что же дальше? — спросили они.
— Момент… — Валентинов вынул из-под сидения бутылку с пивом и предложил Бессонову-Южину.
Новый пассажир поблагодарил за пиво и устроился на заднем сидении.
— …Дальше Ваньку комиссовали из Чечни за психические расстройства, — продолжил рассказ Валентинов. — На гражданке он не устроился, с женой развелся, вернулся в Щербаковку, сторожем в доме культуры, и работал, не жаловался, пока тамошний зал не арендовали сектанты. Непростые сектанты. Щербаковские говорят, что собирались они по ночам, приезжали на дорогих машинах, чужих в компанию не пускали. Чего они там проповедовали друг дружке, неизвестно, только Ваньке, по долгу службы, полагалось охранять клуб, вот и наслушался мужик проповедей, Библию читать начал. Дальше больше: стал проситься в общину. Подозвал его к себе однажды пастор и говорит: с тебя, мужик, вступительный взнос и считай себя для начала полноправным участником лотереи. Выиграешь — стало быть, избранный ты на этом поприще. Не повезет, значит, дело твое пустое.
— И что?.. — подгонял рассказчика усатый пассажир, сидящий над ящиком пива.
— Ванька узнал размер взноса и охренел, но решил идти до конца, — продолжал Валентинов. — Выгнал жену с дитем на улицу, продал квартиру. Продал все, что мог и не мог, коня колхозного и того продал, а сектанты его денежки приняли, пересчитали и велели ждать тиража. Когда он будет — никому не известно, на кого сойдет благодать — вопрос риторический. Ванька ждал, пока не приехал наряд ОМОНа и не повязал всю секту к чертовой матери. Он один уцелел, поскольку на сектанта похож не был. Он, собственно, был всего лишь сторожем. Был и остался.