Сказки о воображаемых чудесах
Шрифт:
Замок поддается с легким щелчком. Убрав отмычки, я достаю пульверизатор и тщательно распыляю содержимое на все петли, прежде чем распахнуть дверь. Наклоняюсь к Луизе так, что чуть не касаюсь губами ее уха:
— Где нам лучше начать поиски?
Говорю едва слышно: и с двух шагов уже было бы не расслышать. Она отвечает так же тихо. Ее дыхание щекочет мне ухо. На таком расстоянии я чувствую: женщина, которая выглядит вот так, и пахнет не менее приятно. Раньше мне этого узнать не доводилось.
— Подвал. Если она не прячется от него в подвале,
Я киваю и иду к двери, на которую она указала. Мои кеды на резиновой подошве не выдают меня ни единым звуком. Луиза следует за мной. Петли на этой двери я тоже обрабатываю, и на лестнице стараюсь наступать на края ступенек: так меньше вероятность, что они заскрипят.
Наверху, у самой лестницы, был выключатель. Когда я спускаюсь вниз, то несколько секунд стою и прислушиваюсь. Ничего. Тогда я ощупываю стену и натыкаюсь на другой выключатель: его-то я и искал.
— Закройте глаза, — говорю я Луизе.
Сам я тоже зажмуриваюсь и щелкаю выключателем. За завесой век мир словно взрывается светом. Я едва приоткрываю глаза и быстро оглядываюсь. Подвал, к удивлению, оборудован как довольно шикарная жилая комната: у одной стены телевизор и аудиотехника, у другой — мини-кухня. Перед теликом — симпатичный диванчик. Я насчитываю три двери, все слегка приоткрыты. Интересно, куда они ведут? Котельная, прачечная, мастерская… Кто знает…
Когда я заканчиваю осматриваться, мои глаза уже привыкают к свету. Не могу разглядеть я только одного: кошки.
— Может, вы хотите позвать ее?
Луиза качает головой:
— Я чувствую ее. Она прячется вот здесь, — указывает на одну из дверей. — В кладовой.
Я пропускаю ее вперед. Лучше, если кошка сначала увидит хозяйку, а не мою морду.
Мы доходим до середины комнаты, и тут за нашими спинами раздается голос:
«Я знал, что ты вернешься». Голос явно мужской. Говорит по-испански. «И поглядите-ка, что ты принесла с собой. Искупительная жертва!»
Я медленно поворачиваюсь. Он не должен догадаться, что я знаю испанский. Азы я постиг на улице, остальному научила меня тюрьма. Я стараюсь выглядеть удивленным, да это и не трудно. Поверить не могу, что не почувствовал, как он подошел. Когда я забираюсь в хату, то мое шестое чувство охватывает весь дом, и я ощущаю любые движения в воздухе.
Черт, ну уж на лестнице-то я должен был его услышать!
— Ничего я тебе не принесла, — говорит Луиза по-английски. Это чтобы я понял, наверное.
— И все же мне достанетесь и ты, и твой защитник. Заставлю тебя смотреть, как сдираю с него кожу и точу когти о его косточки.
— Пожалуйста. Я прошу только о нашей свободе.
— Вы никогда не сможете освободиться от меня.
Должен признать, что он красив, как черт. Те же темные волосы и смуглая кожа, что и у Луизы. Но теплоты в глазах нет.
Да ладно, помню я, что Луиза говорила. Не глядеть ему в глаза. Но штука в том, что я в эти игры не играю. Когда попадаешь за решетку, быстро понимаешь: чего точно нельзя делать — так это идти на попятную. Стоит дать слабину — и сокамерники набросятся на тебя, как пираньи.
Поэтому я просто кладу руку в карман и смотрю ему в глаза. Самым убедительным взглядом каторжника, какой могу изобразить.
Он улыбается:
— Да ты здоровяк, как я погляжу. Но в нашей игре твои размеры не значат ничего.
Вы когда-нибудь играли в гляделки? Похоже, сейчас начинается как раз она, и этот черноглазый считает, что загипнотизирует меня за секунду, так уж он в себе уверен. Забавно… я и правда чувствую призыв в его взгляде. Его зрачки, кажется, заполняют все мое поле зрения. В затылке раздается странный шепот, и, похоже, мой отсутствующий взгляд на краях уже пообтрепался.
Может, у него и есть какая магическая сила. Не знаю и знать не хочу. Я вынимаю руку из кармана. В ладони у меня зажата горсть диатомита из теплицы.
На самом-то деле я и не рассчитывал им воспользоваться. Просто прихватил с собой на всякий пожарный, вот и все. Ну мало ли, вдруг, как бы глупо это ни звучало, Луиза все-таки знала, о чем говорит. Ведь пока живешь, чего только не наслушаешься. Обычно я не верю всяким бредням, но ведь для того, кто никогда не видел компьютера, и он по рассказам покажется сказкой. Вы ведь понимаете, о чем я? Мир такой огромный и такой чудной, что в нем всему найдется место, хоть где-нибудь.
Так вот я держу горсть диатомита в руке и швыряю ему в лицо. Потому что слегка паникую: его глаза так и пробираются мне в душу и словно запирают меня изнутри.
Вы ведь знаете, что такое диатомит? Перемолотые ракушки и косточки — острые, что твое стекло. Садоводы так борются со всякими жучками: сыплют порошок, а когда насекомое проползает по нему, его разрезает на мелкие кусочки. Песчинки невероятно мелкие, но сквозь латекс перчаток они все-таки не проникают. А вот у глаз такой защиты нет.
Только представьте, что произойдет с глазами, если в них попадет этот порошок.
А вот мрачному высокому философу и представлять не пришлось. Когда облако подлетает к нему, он поднимает руку, но слишком поздно. Уже не отмахнешься. Уже не закроешь глаза, как сделал я сам, отпрыгивая назад, подальше от любого контакта с пылью.
Веки его инстинктивно делают то, что им и полагается в таких ситуациях: быстро моргают. И прижимают песчинки к глазам. И разрезают глазные яблоки к чертовой матери.
Мало пользы и от того, что он протягивает руки и пытается протереть глаза от этой гадости.
Издавая ужасающие хнычущие звуки, он падает на колени.
Я к этому времени уже у самой стены, вне досягаемости облака (оно быстро оседает). При взгляде на фигуру на полу меня начинает подташнивать. Может, я и перестарался. Я же не знаю, что там было у них с Луизой, насколько все было плохо, какого наказания он заслужил — и, возможно, я тут переступил черту, за которую не стоило заходить.