Сказки о воображаемых чудесах
Шрифт:
Была уже половина седьмого вечера — время, когда бассейны при гостиницах в Лас-Вегасе захлопываются быстрее, чем акулья пасть. Таким образом туристов торопят в объятия казино, где те проведут всю ночь и потратят все отложенные деньги. Рядом с прудом обычно уже никого нет. Даже карпы не отсвечивают — по причинам, которые могут быть связаны со мной (и это довольно весомая причина!).
Итак, мои веки приспущены, точно флаги. Лучи заходящего солнца просвечивают сквозь листья канн… Жизнь кажется вполне сносной…
Кто бы не узнал это вытянутое острое рыло, приоткрытое ровно настолько, чтобы выставить напоказ отвратительные ряды зазубренных клыков? А эти огромные, длинные и острые уши? Сомнений нет: этот угловатый силуэт своими жадными очертаниями напоминал египетского бога мертвых с головой шакала, Анубиса. (Я осведомлен о египетских богах, ведь мой предок был одним из них. Я говорю о Басте. Вы, возможно, слышали про этого паренька. Или эту девчушку. И все равно вы можете называть меня просто Луи — я не злоупотребляю семейными связями.)
В тот день у Полночного Луи все валилось из лап. Я изгибаюсь подобно воротцам для игры в крокет и поднимаюсь, чтобы оказаться на высоте в прямом и переносном смысле. Если судить по тени, это не самый крупный пес из всех, что мне приходилось видеть, но все равно клиент солидный. Не надо быть штатным детективом, чтобы понять это.
— Вольно! — лает пасть на стене (так она выглядит еще более устрашающе). — Я здесь просто по делу.
Я не из тех, кто расслабляется по приказу, но обратить к врагу тыл и обращаться в бегство я тоже не собираюсь. Поэтому я выжидаю.
— Это ты у нас Полночный Луи? — вопрошает тем же резким и хрипловатым голосом мой визитер, который так стесняется выходить из тени.
— А кто интересуется?
— Это неважно.
Вот тебе и поговорили по душам. Я притворяюсь, что опять присел, но мои беспокойные когти то и дело показываются из-под перчаток. В отличие от всяких шавок я знаю, когда держать рот на замке.
Над моей головой ленивая пчела гудит над большим желтым цветком канны. Я чихаю.
— Вид не очень-то внушительный, — замечает мой невежливый гость, помолчав немного.
— Это можно сказать не только обо мне, — рычу я в ответ. — Выйди на свет, и тогда посмотрим.
Он так и поступает, и я жалею, что попросил.
Ошибки тут быть не может. Я гляжу на тощие ноги с длинными изогнутыми ногтями, как у мандарина. Осматриваю глаза, желтые и жесткие, как камни в мочевом пузыре. Голова даже больше выдает в нем хищника, чем я полагал. Тело поджарое, но мускулистое. Пятая конечность худощава, похожа на хот-дог длиной в фут; свисает низко, словно плеть. Этот паренек — точно собака, как я думал. Собака, да не совсем: не домашний песик, но динго, житель пустынь. Я начинаю понимать, как чувствовала себя Красная Шапочка, а ведь у меня, насколько я знаю, даже бабушки нет,
— Что я могу сделать для вас? — спрашиваю я, надеясь, что он не ответит: «Обед». Я не мастак по части обедов для хищников в прямом смысле слова.
Типчик скользнул в тень рядом со мной. Моя нюхательная система чуть не отказывает из-за чрезмерной вони; этот бродяга не мылся по меньшей мере неделю. Это, видимо, еще одна причина, по которой я недолюбливаю псов.
Он садится бок о бок со мной под листьями канны. Его желтые глаза шарят по окрестностями в поисках посторонних.
— Мне нужна одна услуга, — говорит он.
Вот уж сюрприз так сюрприз. Я слишком хорошо помню, что товарищ, с которым я имею сейчас дело, — это представитель другого вида. Он и подобные ему обделывают свои делишки на окраинах цивилизованного Лас-Вегаса и на беззаконных просторах открытой пустыни. Некоторые называют их трусами, другие — осторожными. Естественно, их ненавидят. Естественно, на них охотятся. Многих убивают. И каждый из них убивает. И не только убивает.
— Я не оказываю услуг тем, кто занимается определенными противоестественными действиями.
— Например?
— Я слышал, что ваш род порой ест… жуков.
— Как и люди, — спокойно замечает он.
— И это не все. Также до меня доходили слухи, что вы иногда лакомитесь… — Я сглатываю комок в горле и стараюсь удержать дрожь в усиках. — Трупами.
Почему бы еще древние египтяне сделали Анубиса главным шакалом Подземного мира? Мой посетитель выглядит, как его прямой потомок.
— Мы поступаем так, когда больше есть нечего, — признает он с леденящей душу улыбкой. — В городе это называется «ликвидация отходов».
Я молчу. Он меня не убедил.
Сидя, этот типчик выглядит в точности, как египетская статуя. Он праздно оглядывает цветущие благоустроенные земли, столь отличные от засушливых земель, что привычны его глазу. Я осознаю, сколько выдержки и отваги потребовалось этой известной парии, чтобы рискнуть и пробраться в самое сердце Вегаса. Просто для того, чтобы встретиться со мной. Ну что ж, если подумать, то Полночный Луи польщен — самую крошечную малость.
— И когда в последний раз, — спрашивает он, — случалось тебе отведать супербургер из ближайшей забегаловки?
— Это другое дело, — начинаю я.
— Мясо мертвого животного, — непреклонно провозглашает он. — Кто-то убил его, а ты съел. — Желтые глаза скользят по мне. Я вижу, как злобно они мерцают. — А как насчет содержимого банок, которое так жадно поглощаешь ты и твои собратья?
Да, тут все очевидно: этот паренек весь размерцался, как перламутровая рукоять короткоствольного карманного пистолета.
— Я сам ловлю свою еду. — Я киваю в сторону спокойного пруда. — Так что у вас случилось?