Сказки о воображаемых чудесах
Шрифт:
Я мог себе представить, что за мысли проносились у нее в мозгу. Как ложиться в одну постель с парнем, который верит, будто его кот бессмертен? Как позволить ему и дальше массировать тебе ноги, готовить завтрак, восхищаться тобой, писать тебе плохие стихи после того, как он достал из шляпы своего волшебного кота? Сбежать, что-то сделать, запереть меня, что угодно. Она любила меня, любила моего кота и даже говорила, что ей нравятся мои родители. Но разве она согласилась бы быть со мной, если бы знала, что я настолько сумасшедший? Не думаю.
Я
Когда мы добрались домой, она скинула туфли, вынула Бена из переноски и принялась тереться об него носом, баюкая кота на руках. Казалось, в ласке участвует все ее тело. Выглядело это даже как-то эротично.
— Малыш Бенни, как жаль, что ты не умеешь разговаривать.
А он просто промурлыкал в ответ так, словно в этих словах — «тебе столько лет, на сколько ты себя ощущаешь» — был какой-то смысл. Потом она поставила его на землю и с восхищением стала смотреть, как он медленно побрел по коридору к кровати, где обычно спал всю ночь и полдня в придачу.
Она налила себе бокал вина:
— Хочешь?
— Конечно.
Она налила и мне, до самых краев. Выпила сама.
— Я верю тебе, — сказала она. — Я не замечала, чтобы у тебя был бзик на кошек. Двадцать лет подряд носить ко всем этим ветеринарам разных котов было бы слишком странно — да и для чего это? Чтобы ты смог убедить меня сейчас? Должно быть, это тот же самый кот. Должно быть, это Бен. Остальные варианты просто нелепы. Доктор Дидерада тоже думал так. А ты как считаешь?
Я не мог поверить, что Бен опять оказался прав. Я в замешательстве потряс головой:
— Я считаю так же. Он сказал, что такое невозможно, но было в этом что-то… Словно время остановилось. Насколько я помню, мне было пять, когда я впервые увидел доктора Дидерада с Беном на руках. Угощая Бена, он протянул мне леденец, но мама не разрешила мне его съесть. Сахар — это белая смерть.
— Ты, наверно, был такой хорошенький в детстве.
— Я боялся, что ты посчитаешь меня чокнутым. Я бы сам решил, что я чокнутый, если бы меня тогда там не было.
Она рассмеялась, качая головой:
— Это было чудо. Подарок небес.
Она взяла меня за руку и посмотрела мне в глаза:
— А ты никогда не пробовал… Ну, знаешь…
— Нет. Ни за что. Одного раза достаточно. И тогда-то все было страннее некуда. Я никак не мог уложить это у себя в голове. Поначалу пытался убедить себя, что вернулся совсем не Бен, что это какой-то другой кот, который ведет себя в точности так же, как он… Но даже тогда ему сейчас должно быть тридцать. По кошачьему исчислению это двести десять лет.
Она состроила гримасу, расстегнула лифчик и вынула его через рукав. Повесила на спинку стула.
— Я думала, пропорцию уже поменяли. Что из-за возможностей современной медицины теперь считают пять к одному.
— Хорошо, сто пятьдесят. А выглядит на двадцать. Какая разница? Он не стареет. Я не знаю, как это объяснить.
— То есть все эти годы он был абсолютно таким же?
— Не совсем. Он выглядит так же, но он меняется, пробует что-то новое, учится…
Я чуть не сказал «развивается», но остановился. Я и так уже наболтал лишнего.
— Например? — Она налила себе еще вина. Я к своему не прикоснулся.
— Хм. Ну, разное.
— Приведи пример. Что он сейчас умеет из того, что не мог, когда ему было семнадцать.
Я мог бы перечислить десятки таких вещей, но ни одна не приходила мне сейчас на ум. Все это заслонялось одним невероятным фактом, о котором я не хотел упоминать: он разговаривает. Мне что, придется потом объяснять, что он бегло говорит по-английски и что голос у него мягкий, почти шепот, этакое мурлыканье на выдохе. Его гортань не была приспособлена для речи, поэтому обучение заняло много времени. Но меня он понимал задолго до того, как сам научился говорить.
Мне что, придется потом объяснять, что он читает запоем, обожает обсуждать политику и выражает свою гражданскую позицию оригинальными способами, например, мочится и испражняется на каждый «Хаммер», что имел глупость припарковаться в нашем районе.
Сказать ли, что после их первой встречи он сказал мне: «Она — тот, кто тебе нужен, Джеффри»? Это было бы слишком мелодраматично, не находите? С самого начала Бен предложил, а я согласился, что любое упоминание его лингвистических способностей просто недопустимо, и в присутствии посторонних он никогда не говорил четко, разве что слово-другое, что легко можно было принять за ослышку. Он был убежден, что, узнай кто о его таланте, его навеки запрут в неволе, а потом и препарируют, чтобы разгадать его секрет. Он всегда был склонен к театральным эффектам, но здесь, боюсь, мой кот был прав. Но как же мне не рассказать все Шэннон? И в этот момент Бенджамин вернулся на кухню. Он одарил меня таким взглядом, словно мы опять были в кабинете доктора Как-бишь-его-там, который заварил всю эту кашу, и настало время анализов.
— Он говорит мне, когда пора менять наполнитель в лотке, — сказал я. — У него есть… э-э-э… особое мяуканье.
Она подняла Бена на руки и прижала к груди.
— Это правда, малыш Бенни? И чем же мы заслужили такое чудо, как ты? — Она посмотрела на меня поверх его мурчащей головы. — Я только что поняла. Ты ведь всю жизнь с ним прожил.
Я не совсем понял, что она хотела этим сказать, что это значило для нее, а она не пожелала развить тему.
— А теперь я пойду спать.
Я прошел за ней в спальню. Она положила Бена на его привычное место, на ходу сняла джинсы и оставила их лежать на полу, отогнула одеяло и залезла в кровать рядом с котом. Через минуту она уже спала; они дышали в такт.
Я лег с другой стороны от Бена.
Когда я выключил свет, он тихо и нараспев выбранил меня:
— Ты чуть не рассказал ей.
— Ох, да иди ты на хрен.
— Не помнишь, меня же кастрриррровали! — Он мягко усмехнулся, в восторге от своей шутки, в восторге от своей бесконечной жизни.