Сказки о воображаемых чудесах
Шрифт:
Еда была превосходная: особо хороши были рыба из ближайшей реки, местная же дичь на вертеле и восхитительный до приторности десерт, приготовленный по особому рецепту дядиного повара. Пока мы ели, Артур казался довольно спокойным и лишь раз внезапно затрясся от страха (тогда я и понятия не имел, почему). Но потом он в один глоток выпил очередной бокал вина и повеселел снова.
После ужина мы направились в старомодный курительный салон, где нас поджидали сигареты и бренди — это была скорее дань традиции, потому что вообще-то курить разрешалось по всему дому.
Бархатные шторы были задернуты,
Во время ужина мы вели самые банальные разговоры; в основном болтали о семье. Артур заметил, что я напоминаю ему моего отца в молодости. Услышать это было приятно. Он же (хотя я этого не сказал) не был похож ни на кого из нашей семьи.
Когда мы перешли в курительную, на нас снова опустилось молчание. Мы сидели в креслах, и Артур долго смотрел на огонь. И я подумал — на сей раз сам изрядно тревожась, — что он вот-вот признается в том… в чем он там, черт побери, собрался признаваться. Надеюсь, что с его проблемой нам удастся разобраться очень быстро, иначе ей придется подождать, пока я не закончу свои дела в театре.
Артур повторил:
— Да, я вижу в тебе отца. Брат, должно быть, вырос сильным и хорошо сложенным юношей. Помню, что он просто не умел ничего бояться. Даже в раннем детстве он был бесстрашен. Те самые нянины рассказы о привидениях, которые наводили ужас на меня, не оказывали на него никакого воздействия.
Я ответил:
— Да, он смелый человек. Я сам это понял, просматривая документы о его военной службе.
— Так и есть. Но, полагаю, все мы чего-то боимся, не так ли? Иначе мы не были бы людьми.
— Разумеется. Меня многое приводит в ужас. Например, британская система налогообложения. И, признаюсь, одна популярная актриса, имени которой мы не будем называть.
Артур улыбнулся, но улыбка потоком воды сбежала с его лица.
Он склонился над огнем: его лицо было совсем близко и, казалось, он не видит ничего, кроме пламени.
— Верно, но есть ведь и другие страхи, правда? Те, что идут изнутри. Страхи, которые таятся — как там сейчас говорят? — в глубинах нашего Ид.
Я промолчал. Похоже, с дядей творится что-то совсем чудное, и, чтобы уладить это, нужно будет гораздо больше времени, чем я поначалу надеялся.
Артур медленно поворошил поленья и снова сел, удерживая кочергу в вялой ладони.
— С детства, — сказал он. — С шести лет. Было кое-что. Впервые я увидел в книге. В детской книжке с дурацкими кричащими картинками. Мне кажется теперь, что она была для ребят постарше, чем я был тогда. Она лежала на низком столике в библиотеке. Видимо, отец читал ее, когда был маленьким. Боялся ли он ее сам в детстве? Очевидно, нет. И вообще, почему она лежала, раскрытая, там, где я мог до нее дотянуться? Я часто задаюсь этим вопросом. Мне правда кажется, что такая картинка любого ребенка напугает. Она была нарисована очень грубо — красные, желтые, черные
Я не психиатр и никогда им не был. Поэтому сказал (и, без сомнения, зря):
— Конечно, в детстве вы могли испугаться картинки. Но как могла она вас погубить?
— До этого случая я был довольно храбрым малышом. Вечно ходил в ссадинах. Не робкого десятка. У меня даже была своя маленькая шайка сорванцов — мы назвались в честь пиратов. Но после того, что я увидел в книге — после того, что я увидел на картине, — я изменился. Мне постоянно снился сон. Я снова и снова видел сны об этом рисунке.
— О том, как христиан в цирке убивают дикие звери?
— Убивают, да, и пожирают. Это были… — Он помедлил, и губы его искривила тень странной улыбки. — Это были львы, — сказал он и повторил еще раз: «Львы» — так, будто ему стоило чудовищных усилий произнести название животных, но он просто вынужден был это сделать.
Когда он мешал дрова в камине, то как-то неудачно повернул поленья: пламя осело и потемнело, и комната тоже помрачнела, несмотря на электрическое освещение.
Я сказал, пытаясь ободрить его:
— Ну что ж, от такого у любого ребенка могут начаться кошмары.
— Да, возможно. Но я должен кое-что пояснить. Мои сны были особенными. Понимаешь, я сам оказывался на арене — я, маленький мальчик. Совсем один, за исключением огромной, бесформенной и безликой толпы, что кричала и улюлюкала со зрительских мест. А я стоял на песке, голый, испуганный, и трясся от страха, меня даже тошнило от ужаса. Затем в боковой части арены распахивалась какая-то черная дыра, и оттуда выходил лев. Понимаешь, только один. Только один. — Артур замолчал. Он обхватил голову руками, но я успел заметить, что лицо его приобрело зеленый оттенок.
— Не продолжайте, если разговор огорчает вас…
— Я должен продолжать. — Он поднял голову, поднес ко рту бокал с бренди и выпил жидкость залпом. — Один лев. Я так хорошо знаком с ним. Громадная охряная тварь с черной гривой и шрамами на боках. Наверное, из клетки его выгоняли бичом. В той скверной книжонке и об этом тоже писали… Глаза его были как желто-красные уголья. И от него несло. Я чувствовал запах. От него несло, как из лавки мясника. Он побежал ко мне, прямо на меня, и я стоял и кричал. Он прыгнул, и его огромные когти сверкнули, точно серебряные крюки. И я проснулся. Я всегда просыпался — как раз перед тем, как он обрушивался на меня своим весом и в меня впивались его когти и клыки. Всегда. И всегда кричал, просыпаясь. Так случалось каждую ночь, но лишь один раз за ночь. Я боялся идти спать. Старался не заснуть, сидел в темноте, но в конце концов все равно сон меня одолевал. И тогда я снова оказывался на арене, один среди толпы, и он приходил. Лев. Он бежал на меня, прыгал, и в тот миг, когда его смрадная плоть уже вздымалась надо мной… Как раз тогда я просыпался. Я ускользал от него.