Сказки о воображаемых чудесах
Шрифт:
— Ну и бред, — сказал я. — Чушь собачья.
Позади меня шелохнулось какое-то существо: раздался бархатный звук, сквозь который слышалось металлическое дребезжание, будто проскребли колючей проволокой. Похоже на кошачье мурлыканье, только гораздо громче.
Я встал и снова огляделся по сторонам. Сомнений нет: в комнате что-то было. В глубокой тени, в пространстве между деревянным сервантом и карнизом. Оно было похоже на громадный, доверху забитый чемодан. Странно, подумал я, раньше его тут точно не было.
Я решил, что дядя Артур сошел с ума и устроил для меня какой-то дикий
Мне вовсе не хотелось сидеть спиной к тому, что появилось в углу, и поэтому я повернул кресло и лишь потом сел.
— Отлично, — сказал я. — Но вы же знаете, что делать, правда? Перестаньте бояться, и оно уйдет.
— Я пытаюсь. Правда. Это битва, которая не стихает никогда. Тот цыган, что помог мне в детстве, считал, что я потом смогу оказаться сильнее, что победа будет за мной. А может, он просто притворялся? Предвидел, что на самом деле все будет иначе? Я пытаюсь, непрестанно пытаюсь. Но страх не покидает меня. Да и как ему уйти? Ведь перед моими глазами так часто встает свидетельство того, что ужас мой обоснован. Вернее, это даже не ужас… это осознание того, какого он достиг могущества, раз сумел вскормить это… это существо. Иначе он не смог бы сотворить того, что сотворил. По иронии, теперь я могу спастись от него лишь во сне. Другие, — голос его теперь звучал устало, бесцветно, почти равнодушно, — тоже видят его. Да, да, он стал настолько настоящим, несмотря на все мои усилия. Они видят его. И ты ведь тоже увидел, вон там, у самого потолка. А теперь посмотри: вот движется тень по ковру и медленно машет хвостом.
Я решительно уставился на огонь. Далеко позади я расслышал неясный звук: мягкий гортанный рык. Наверное, это просто осенний ветер шумит в трубах.
— Вам бы лучше собрать вещи и уехать из этого дома, — сказал я, снова прикуривая сигарету.
— Он последует за мной. Теперь он всегда сопровождает меня. Иногда исчезает, словно у него поблизости есть еще какие-то дела, но потом возвращается. Моя экономка видела его — можешь ее расспросить. Решила, что это призрак собаки, которая жила здесь когда-то. И мой дворецкий тоже. Повар и горничные словно сговорились его не замечать. Но некоторые из них жалуются, что в дом с кухни иногда пробирается огромный кот.
Раздался долгий звук, будто мимо скользнуло что-то тяжелое.
Взгляд Артура устремился поверх моей головы. Я увидел, как он наблюдает за чем-то, что проносилось у потолка. Лицо его снова позеленело, но он кивнул с улыбкой и сказал:
— Он ушел ненадолго. Я разглядел шрамы на его боку. Бедняга. Должно быть, ему больно. Ах ты чертов бедняга.
С меня было довольно. Я поднялся и сообщил ему:
— Сэр, у меня очень напряженный график, и я буду занят с самого раннего утра. Полагаю, вы осознавали это, когда приглашали меня погостить. И я совершенно не понимаю, как помочь вам в вашей беде — какова бы она ни была. Чего вы ожидали от меня?
— Я хотел, чтобы меня просто выслушали. Что еще тут можно сделать? Я бы попросил тебя застрелить его, если бы это помогло. Но это не поможет: зверь явился из тьмы, что царит у меня внутри. Из той тьмы, куда мы отправляемся, когда спим. Он хочет увлечь меня обратно, не выпускать меня — может, поиграть со мной там. А может, исполнить то, для чего предназначен: разорвать меня на куски. Сожрать. Как тех несчастных христиан из книги.
— Прошу меня извинить, — сказал я. — Уже полночь. Может, мне позвать вашего слугу? У вас есть какое-нибудь снотворное?
— Да, отправляйся спать, — ответил Артур. Лицо его застыло в холодной маске отвращения.
Я стоял в дверях курительной. Коридор мягким розоватым светом освещала одна-единственная лампа на столике. По изгибу лестницы спускалась горничная, держа в руках стопки какой-то ткани — возможно, столового белья. Она направлялась к обитой войлоком двери, что вела в крыло для слуг. Я оглядел ее аккуратную крепкую фигуру и тут заметил: не успела она дойти до двери, как что-то легко прыгнуло перед самым ее носом, перелетев из тени в полумрак. Девушка помедлила, сделав вид, что ей надо поправить одну из стопок белья, которая вовсе и не соскальзывала.
Я увидел, как лихорадочно блестят его глаза. Он смотрел на меня с полным равнодушием. Наполовину скрытый в тени, но все же плотный, он казался неуловимым присутствием самой ночи. Однако, как сказал дядя, он был домашний зверь — зверь запертых домов, где оставляют для него одну дверь открытой, отчаянно надеясь, что однажды он выйдет наружу и не отыщет пути назад. Зверь, который также принадлежит внутреннему миру мозга. Зверь, запертый в человеческой душе.
Глазами зрителя в театре я увидел, как зверь прыгает на него, промахивается, каждый раз промахивается, а дядя убегает сюда, в наш мир. А затем его страх тоже появляется снаружи: отвергнутый, но все еще привязанный к нему неразрывной нитью. Воплотившийся.
Лев скрылся за углом, и горничная смогла пройти в дверь. Коридор опустел.
Я вернулся в курительную. Он сидел и тихо плакал, этот несчастный старый ребенок, и на его боку зияли незаживающие раны ужаса.
— Ладно, Артур, — сказал я ему. — Все нормально.
— Мне не хочется оставаться одному, — ответил он, словно извиняясь.
— Вы и не останетесь. Плевать на театр. Завтра я с ним разберусь.
Вскоре мы отправились наверх и прошли по одному из коридоров в его спальню. В комнате было пусто, стояла тишина. Занавески на окне сходились не до конца, и было видно, как за окном в облаке медленно плывет луна.
Мы выпили еще по бокалу бренди, и он лег спать. Во всяком случае, расположился на кровати и накрылся одеялом. С подушек на меня уставилось его круглое осунувшееся лицо.
— Я знаю, с этим ничего нельзя сделать, — сказал Артур. — Когда он вернется…
— Я разбужу вас, — отозвался я. — А пока спите.
Я спросил себя, может ли он прийти, пока Артур будет спать. Конечно, может, в этом-то и был весь смысл. Покинув Артура, он оказался снаружи. Дядин страх встретить зверя в своей голове сменился — и не без причины — страхом, что лев доберется до него, пока он будет спать.