Сказки, рассказанные на ночь

Гауф Вильгельм

– Пять месяцев я провела в неволе у Тиули, не так уж много, но с самых первых дней я думала о побеге, хотя и понимала, что в одиночку спастись мне будет трудно. Во внутреннем дворе замка, как ты, наверное, заметил, есть большой десятиструйный фонтан. Я вспомнила, что похожий фонтан имелся и в доме моего отца и что вода к нему подводилась по широкой трубе. И вот, чтобы узнать, построен ли здешний фонтан по такому же образцу, я как-то раз, в присутствии Тиули, стала восхищаться этой красотой и спросила, кто же соорудил такое чудо. «Я сам возвел сей фонтан, – ответил Тиули. – Но то, что ты видишь, лишь малая часть большого сооружения: вода попадает в фонтан из ручья, который находится в тысяче шагов отсюда, а то и дальше, и течет она по закрытому каналу, который построен как большой подземный ход с высокими сводами, и все это придумал я!» С тех пор как я узнала это, я думала только об одном – как жаль, что я не могу хотя бы на мгновение превратиться в мужчину, чтобы сдвинуть с места камень, закрывающий водопроводную трубу, по которой я могла бы выбраться на волю. Сейчас я тебе покажу этот ход, по которому ты ночью сможешь пробраться в жилые покои и освободить свою сестру и ее подругу. Но одному тебе будет не справиться, нужно взять с собой, самое малое, еще двоих, чтобы одолеть рабов, охраняющих по ночам сераль.

На том она закончила свой рассказ, и Мустафа, хотя он уже дважды обманулся в своих надеждах, снова преисполнился решимости, уповая на то, что с помощью Аллаха сумеет все же осуществить план, предложенный спасенной невольницей. Ей же он пообещал, что позаботится о ее возвращении на родину, если она поможет ему пробраться в замок. Только одна мысль не давала ему теперь покоя: где найти двух-трех надежных помощников. Тут Мустафа вспомнил о кинжале Орбазана и обещании, которое тот дал при расставании, сказав, что в случае необходимости всегда будет готов прийти на помощь. Мустафа выбрался с Фатимой из склепа с намерением поскорее найти атамана.

Прибыв в тот город, где он превратился в свое время в лекаря, Мустафа купил на последние деньги коня и пристроил Фатиму к одной бедной женщине, которая жила на окраине. Сам же поспешил в ту долину, где ему повстречался Орбазан, и уже через три дня прибыл на место. Довольно скоро он нашел лагерь разбойников и предстал перед Орбазаном, который обрадовался его неожиданному возвращению. Мустафа поведал ему о своих неудачах, Орбазан же, обычно такой суровый, слушая его рассказ, в некоторых местах не мог удержаться от смеха, особенно когда представил себе доктора Хакаманкабудибабу. Но зато, узнав о том, как подло повел себя злобный карлик, он пришел в неописуемую ярость и поклялся собственноручно повесить его, как только тот попадется ему в руки. Орбазан заверил моего брата, что непременно поможет ему, но только после того, как тот немного отдохнет с дороги. Мустафа остался ночевать в шатре атамана, а на заре они тронулись в путь, взяв с собой троих самых храбрых людей Орбазана, которые сопровождали их, вооруженные до зубов, на лихих конях. Они скакали во всю прыть и за два дня домчались до того небольшого города, в котором Мустафа оставил спасенную Фатиму. Забрав ее, они все вместе отправились к леску, откуда до замка Тиули было рукой подать. Здесь они решили дождаться наступления ночи.

Как только стемнело, Фатима повела их к роднику, от которого начинался водопровод, и скоро они уже нашли его. Тут они решили оставить Фатиму и одного человека с лошадьми, а сами собрались уже было спускаться в подземный канал, но Фатима задержала их и повторила напоследок, как им идти, напомнив, что сначала нужно по трубе добраться до фонтана, через который они попадут во внутренний двор замка, там они увидят две угловые башни, справа и слева, за шестой дверью, считая от правой башни, и будет комната, в которой содержатся Фатима с Зораидой, под охраной двух черных рабов. Захватив с собой оружие и ломы, Мустафа, Орбазан и двое их помощников спустились в подземный канал, где воды было по пояс, что не помешало им довольно споро продвигаться вперед. Через полчаса они уже добрались до фонтана и тут же пустили в ход ломы, чтобы открыть выход. Стены канала были толстыми и прочными, но под напором четырех силачей и они не выдержали – уже скоро храбрецы сумели проломить небольшой лаз, через который благополучно выбрались наружу. Первым вылез Орбазан и помог остальным. Стоя во дворе, они некоторое время разглядывали ту сторону замка, которая оказалась у них прямо перед глазами, чтобы найти указанную им дверь. Они все никак не могли решить, где же та, которая им нужна, потому что если считать от правой башни, то дверей получалось вроде как на одну больше, хотя эта одна лишняя была замурована, и было неясно, учитывала ее Фатима или нет. Но Орбазан не стал долго размышлять.

– Мой добрый меч откроет мне любую дверь! – воскликнул он и направился к шестой по счету двери, не оставляя своим спутникам другого выбора, как последовать за ним.

Они взломали дверь и увидели шестерых черных рабов, которые лежали на полу и спали. Мустафа и его помощники сразу поняли, что попали не туда, и уже собрались потихоньку отступить, как вдруг в углу воздвиглась какая-то фигура и они услышали хорошо знакомый голос, который теперь отчаянно звал на помощь. Это был тот самый мерзкий карлик, еще недавно служивший у Орбазана. Рабы не успели толком очнуться, как Орбазан подскочил к старикашке, разорвал свой кушак пополам и быстро заткнул одной половиной рот крикуну, а другой – связал ему руки за спиной. После этого он принялся за рабов – некоторых из них Мустафа с товарищами уже успели связать, с остальными они справились вместе. Приступив к рабам с ножом к горлу, незваные гости стали допытываться, где находятся Нурмахаль с Мирзой, и услышали в ответ, что искать их нужно в соседних покоях. Мустафа ринулся туда и нашел Фатиму с Зораидой, которых разбудил громкий шум за стеной. Быстро собрали они свои украшения и одежду и поспешили за Мустафой. Между тем подручные Орбазана предложили пошарить тут как следует – наверняка найдется чем поживиться, но атаман запретил им и думать о грабеже.

– Не желаю, чтобы потом кто-то посмел сказать, будто Орбазан так жаден до золота, что грабит по ночам дома!

Мустафа и девушки поспешили к спасительной трубе, Орбазан же сказал, что скоро догонит их, и, дождавшись, когда они спустятся вниз, отправился вместе с одним из своих подручных за карликом, которого они затем вывели во двор. Тут они набросили ему на шею шелковый шнурок, припасенный у них для такого случая, и повесили его на верхушке колонны, украшавшей фонтан. Расправившись с подлым предателем, они спустились в трубу и последовали за Мустафой. Со слезами на глазах спасенные девушки бросились благодарить своего избавителя, благородного Орбазана, он же стал торопить их, сказав, что надо бы скорее бежать отсюда, потому что Тиули-Кос наверняка вышлет за ними погоню и будет их повсюду искать. С чувством глубокого волнения они распрощались на другой день с Орбазаном, заверив его, что все они, и Мустафа, и девушки, будут помнить о нем всегда. Вторая же Фатима, та невольница, которую освободил мой брат, отправилась, переодевшись в чужие одежды, в Балсору, чтобы оттуда первым кораблем отплыть на родину.

Скоро мои родные вернулись домой – их последнее путешествие было коротким и приятным. Мой престарелый отец чуть не умер от радости, когда увидел их всех целыми и невредимыми. Уже на следующий день он устроил большое пиршество, на которое созвал весь город. Многочисленные друзья и родственники потребовали от брата, чтобы он рассказал им во всех подробностях, что с ним было, и, слушая, не уставали дружно хвалить и его, и благородного разбойника.

Когда же брат мой закончил свой рассказ, отец поднялся и подвел к нему Зораиду.

– Снимаю с тебя мое проклятие! – торжественно провозгласил он. – В награду возьми себе в жены эту прекрасную деву, которую ты честно отвоевал! Прими мое отеческое благословение, и пусть другие берут с тебя пример, соревнуясь с тобой в братской любви, смекалке и упорстве!

Караван достиг края пустыни, и теперь путешественники наслаждались видом зеленых лугов и раскидистых деревьев с густыми кронами, радовавших взор после стольких дней, проведенных среди бесплодных песков. Караван-сарай, в котором решено было остановиться на ночлег, располагался в чудесной долине, и, хотя усталые путники не могли рассчитывать тут на особые удобства, чтобы освежиться после трудного перехода, они пребывали в превосходнейшем расположении духа и были бодры, как никогда, ибо мысль о том, что все опасности и тревоги, сопряженные с путешествием по пустыне, уже позади, веселила сердца и настраивала на благодушный лад. Мулей, самый молодой из купцов, пустился на радостях в пляс, сопровождая свой выход громким пением, и даже хмурый грек Залевк не мог удержаться от улыбки, глядя на этот его забавный танец. Закончив свои пляски и отдышавшись, Мулей вдобавок развлек товарищей одной историей, которую давно уже обещал рассказать. Это была история о маленьком Муке.

История о маленьком Муке

В Никее, где я родился, жил один человек, которого все звали маленьким Муком. Я прекрасно помню его, хотя я тогда был еще мальчиком, и запомнился он мне на всю жизнь еще и потому, что из-за него мне однажды здорово досталось от отца. Надо сказать, что в те годы, когда я познакомился с маленьким Муком, он был уже стариком, но роста при этом был невеликого, полтора аршина, не больше, и весь он казался каким-то несуразным из-за того, что туловище у него было маленьким и тщедушным, а голова, наоборот, непомерно большой. Жил он один, в просторном доме, и даже сам готовил себе обед. Каждый день в полдень из трубы на крыше его дома поднимался густой дым – не будь этого, никто бы в городе и не знал, жив он еще или умер, ибо на улицу он выходил только раз в месяц. Зато частенько по вечерам можно было заметить, как он выбирается на крышу и ходит по ней туда-сюда, хотя если смотреть снизу, то видно было только его голову, которая как будто самостоятельно прогуливается там наверху. Мы, местные мальчишки, не отличались добрым нравом и постоянно развлекались тем, что задирали прохожих злыми шутками, вот почему для нас был всякий раз праздник, когда маленький Мук выходил из дома. В такие дни мы собирались всей оравой перед его домом и поджидали, когда он появится. И вот открывалась дверь, и наружу высовывалась большая голова, которая казалась еще больше, чем обычно, из-за огромного тюрбана, затем выдвигалось туловище, и можно было увидеть все его облачение: потрепанный старый халат, пузыристые шаровары и широченный кушак, к которому был прицеплен кинжал – такой длинный, что трудно было понять, то ли кинжал приторочен к Муку, то ли Мук к кинжалу. Когда Мук наконец выходил на улицу, мы неизменно приветствовали его радостными криками, принимались бросать в воздух шапки и устраивали вокруг него какие-то совершенно дикие пляски. Маленький Мук в ответ на это только степенно кивал головой и невозмутимо трогался в путь, медленно шествуя по улице. Мы всей гурьбой бежали за ним и кричали: «Крошка Мук! Крошка Мук!» А еще мы сочинили про него песенку, которую время от времени дружно распевали:

Вот идет наш Мук-малютка,За спиною дом – не шутка,Жить в таком – малютке жутко.В месяц раз он на минуткуОтправляется гулятьИ прохожих удивлять:Вот так карлик, вот так гном,Голова – как целый дом!Повернуть такую штукуНе под силу крошке Муку!Он и рад бы побежать —Но ему нас не поймать!

Мы часто потешались так над бедным карликом, и, к своему стыду, я должен признаться, что переплюнул по этой части всех остальных – то норовил дернуть за полу его халата, то еще что-нибудь учудить, а однажды даже подбежал к нему со спины и нарочно наступил на задник его большой туфли, так что он со всего размаху грохнулся на землю. Мне это показалось очень смешным, но, когда я увидел, что крошка Мук направляется к нашему дому, мне стало не до смеха. Он вошел в дом и пробыл там некоторое время. Я спрятался за дверью и потом видел, как маленький Мук наконец вышел в сопровождении моего отца, который почтительно поддерживал его под локоток. На прощание отец принялся усердно кланяться, а потом долго еще смотрел ему вслед. На душе у меня было прескверно, и я предпочел остаться в своем укрытии, где просидел несколько часов, пока голод не пересилил все мои страхи, и я, прекрасно зная, что меня ждет порка, решился все же предстать перед отцом. Понурив голову, с виноватым видом, явился я к нему.