Сказки старого дома
Шрифт:
— Ничего, мне и в тюбетейке уютно. Ахмед, чем бы заняться? Работа есть какая-нибудь?
— А что, Зубейда уже наскучила? Ты с нами вчера ночью наработал на год вперед.
— Зубейда — не работа. Наскучить не может. Но и заменой работе не является.
— Мудро. И возразить нечего. Нет у меня пока для тебя ни работы, ни развлечений. Поищи сам. Сходи к Синдбаду или Абу. У них всегда какие-нибудь дела есть. А тебе моя торговля будет скучна. Слушай, а не выбрать ли тебе здесь в лавке украшения для Зубейды?
— Знаешь, Ахмед, а это заманчиво. Только думаю, выбирать должна она сама. Как-нибудь потом мы с ней вместе зайдем.
— Зачем потом? Сейчас. Пошлем за ней Махмуда. А, Али?
— Почему бы и не послать? — ответил Али. — Махмуд!
— Я тут, Али-ага.
— Сходи домой к Ахмеду-ага и передай Гюльнаре-ханум, что ее муж приказал привести сюда служанку Зубейду.
— Слушаюсь, — и Махмуд растворился в толпе.
Мы не успели освоить и по третьей пиале ароматного чая с какими-то тягучими сладостями, когда Махмуд в лучшем виде уже доставил в лавку закутанную в легкую накидку Зубейду.
— Зубейда, — обратился я к ней, — Ахмед-ага предложил мне выбрать для тебя украшения. Но потом мы решили, что ты сама сделаешь это гораздо лучше. Ты мне нравишься и без всяких украшений. Так что главное, чтобы они понравились тебе самой.
— Спасибо, Ахмед-ага, спасибо, Сержи-сахеб, но я не достойна такой вашей доброты.
— Достойна, достойна. Я уверен. Выбирай, что тебе по душе. Серж, прикажи ей. Ведь это твоя служанка.
— Зубейда, ты хочешь обидеть меня и Ахмеда-ага?
— Я никогда не посмею, Сержи-сахеб.
— Тогда не стесняйся, — и девушка, сопровождаемая Махмудом, принялась рассматривать выставленные в лавке ювелирные чудеса.
— Интересно, что она выберет? — вполголоса сказал Ахмед. — Берусь спорить, что она нас удивит.
— Тебе спорить не с кем, — ответил я. — Я уверен, что удивит.
Ждать пришлось довольно долго. Наконец Зубейда окончила свои изыскания и подошла к нам. Махмуд выложил перед нами отобранные вещи.
— Зубейда, одень, пожалуйста, — попросил я. И вещи перекочевали на предназначенные для них места.
Широкий браслет — на запястье, два браслета-змейки — на предплечья, поясок из скрепленных между собой прямоугольных элементов — на талию, кольцо — на безымянный палец и кулон с голубоватым камешком — на шею.
— Поразительно, Зубейда! — воскликнул Ахмед. — Впервые вижу женщину, которая при свободе выбора богатству золота предпочла ажур и изящество серебра! Как ты поняла, что серебро тебе идет больше золота?
— Не знаю, Ахмед-ага. Вы же сказали взять то, что мне больше нравится. Я и взяла.
— Понятно. Все выбранные тобой вещи лежали в разных местах. И самое удивительное — то, что выбирая их порознь, ты выбрала вещи одного и того же мастера из Дамаска. Другого такого мастера по серебру на всем Востоке нет. Али, где та вещь, которую я велел никому не продавать?
— Сейчас, Ахмед-ага, — и Али принялся рыться в одном из сундуков. — Вот, нашел! — воскликнул он, передавая Ахмеду небольшой мешочек.
На свет появилось и было разложено на столе неширокое серповидное серебряное ожерелье сказочной красоты и изящества. Огромный каплевидный сапфир в центре и два чуть поменьше, но круглых по бокам от него, и густая россыпь более мелких, а также и крошечных сапфиров по всей вещи.
— Тот же мастер. Оно твое, Зубейда. Молчи! Серж, пристрой его на место.
Я снял с девушки выбранный ею кулон и заменил его на ожерелье. Попутно снял и платок с ее лица. Али и Махмуд очарованно вздохнули. Нам-то с Ахмедом легче. Мы лицо Зубейды уже когда-то и где-то вроде видели. Но три сапфира на груди и два сапфира глаз на лице девушки делают поразительным даже для нас такое сочетание. Лучшего места для ожерелья и не найти!
— Редкое чувство гармонии и тонкого вкуса у тебя, Зубейда. Садись вот сюда, — указал рукой Ахмед.
Она немного поколебалась и нерешительно присела рядом со мной.
— Меня уже и не удивляет, что ты умеешь читать и писать. Что само по себе редкость среди женщин.
— Ее отец учитель в медресе, — вспомнил я. — Подозреваю, что она продала себя, чтобы выручить его. Это так, Зубейда?
Девушка кивнула, не поднимая глаз. Ахмед подал ей пиалу с чаем и о чем-то задумался, словно что-то вспоминая и сопоставляя.
— Ты дочь Бахтияра-хаджи из медресе Акбара?
— Да, — Зубейда вскинула глаза на Ахмеда. — Вы его знаете?
— Знаю. В том-то и дело, что знаю. И при этом очень хорошо. Только давно мы с ним не встречались. Вот что, идите-ка вы домой. А мне нужно подумать.
Зубейда повязала на лицо платок, и мы отправились обратно на улицу Ткачей. Тюбетейка и жилетка полетели в угол. Я развалился на оттоманке, а Зубейда, сняв с лица платок и сбросив накидку, устроилась у меня на коленях. Я прижал ее к груди и поцеловал в носик.
— Всё равно ты мне больше нравишься без всяких украшений.
— Тогда я не буду их одевать.
— Нет, лучше ты их будешь просто снимать, когда мы вдвоем.
Она не успела ответить. Требовательный стук в дверь — и в комнате нарисовался чертенок.
— Так я и подозревала! Мое место уже занято. Зубейда, нельзя так нахально тебе одной пользоваться нашим гостем. Он всехний гость.
— Пользуйся, пользуйся, Джамиля, — Зубейда, улыбаясь, соскользнула с моих колен и села напротив.
Джамиля по-хозяйски устроилась у меня на коленях. Поерзала, устраиваясь поудобнее.
— Зубейда, тебе нужно кормить его получше. Жестко сидеть.