Сказки старого Вильнюса IV
Шрифт:
Однажды, давно, кажется, еще до премии за лучший проект и увлекательных перемен, которые за нею воспоследовали, приятели завели разговор: кто чем стал бы заниматься, если бы внезапно, без усилий разбогател? Выигрыш в лотерею, клад, наследство, бесхозный чемодан с купюрами в лифте, задушевная дружба с горными гномами – неважно. Чем бы занялся, если бы отпала необходимость зарабатывать – вот вопрос! Сказал тогда, не задумываясь: да все тем же и занимался бы, только работать пришлось бы гораздо больше, потому что на самые интересные проекты вечно не найти денег, а если бы они у меня были – о-о-о, тогда…
«Выходит, ты очень счастливый человек», – изумился кто-то из приятелей. Пожал
Очень любил дома. Всегда. С детства.
И женился-то, строго говоря, на доме. У Анны были великолепные ноги, зеленые глаза и живой насмешливый ум, но, самое главное, у нее был очень большой, старый, от деда унаследованный дом, отчаянно нуждавшийся в перестройке, и перспектива стать его хозяином оказалась настолько соблазнительной, что Анне пришлось принять поспешно предложенные руку и сердце; позже она с удивлением вспоминала, что была не так уж влюблена, да и замуж особо не спешила, просто не смогла устоять перед столь сокрушительным напором.
Когда перед самой свадьбой внезапно выяснилось, что Анна гораздо богаче, чем можно было предположить, обрадовался: это означало, что денег на перестройку общего теперь дома хватит в любом случае, какие бы неприятные сюрпризы ни вылезли наружу в ходе работы. Иных корыстных соображений не возникло. Всегда считал, что бедность – это когда не хватает денег на текущий проект; богатство же представлялось восхитительной возможностью увеличивать смету по мере необходимости.
К тому времени, как почти пятилетняя работа над домом подошла к концу, Анна окончательно решила, что им следует какое-то время пожить врозь. И столь деликатно сформулировала свое предложение, что оно не вызвало внутреннего протеста, только практический вопрос: «какое-то время» – это сколько? Лет двадцать-тридцать-сорок? Так и думал.
Ладно, врозь так врозь. Детей нет, коту все равно, а дом уже приведен в безупречное состояние.
Можно было бы сказать: «расстались друзьями», но оба не умели дружить. Поэтому расстались приятелями. Разводиться поленились, отложили неприятные хлопоты на потом. На «какое-то время», что бы это ни означало.
А несколько лет спустя Анна умерла, и это оказалось не то чтобы печально, а просто нелепо. Дико, неправдоподобно. Анна – и вдруг умерла. Не говорите глупости. Так не бывает. Кто угодно, только не Анна. Плохо вы ее знаете.
Так и сказал, когда позвонили, чтобы сообщить дату и место похорон. И продолжал говорить, положив трубку, спорил с незримым, непостижимым и неопределенным собеседником, который лишь снисходительно посмеивался в ответ – свой единственный, но сокрушительный козырь он уже выложил.
И потом еще долго думал: это какая-то ошибка. Или дурацкий розыгрыш. Вообще-то Анна никогда так глупо не шутила, но у всех бывают минуты слабости. И чего только мы в такие минуты ни творим.
На похороны, впрочем, поехал. Но это ничего не изменило.
Когда выяснил, что стал не только вдовцом, но и богатым наследником, почти рассердился. Завещание она, видите ли, написала. Оставила мужу почти все, кроме дома, который отошел к двоюродной тетке; кто бы мог подумать, что Анна настолько ревнива. Вот тебе куча денег, дорогой, но дом, который любил вместо того, чтобы любить меня, ты не получишь – съел? И ни письма, ни даже короткой прощальной записки. Живи теперь как дурак, не поговорив напоследок, чего-то очень важного не узнав и не поняв – об Анне, о себе и, наверное, о жизни.
Думал: удивительное дело, столько времени обходился двумя-тремя свиданиями в год и совершенно не скучал без нее в промежутках, а теперь, когда Анна умерла, мир вдруг опустел и утратил – не весь смысл, конечно, но очень важную его часть. И при чем тут какие-то дурацкие деньги.
Деньги однако от подобных размышлений никуда не делись. Преспокойно лежали на счету, ждали своего часа. Тратить их не хотелось. И вообще ничего. Даже работал вполсилы, скорее по инерции, а это уже ни в какие ворота. Сам не знал, почему так стало. «Кризис среднего возраста», – понимающе говорили знакомые и давали телефоны хороших, проверенных психотерапевтов. Несколько раз даже сходил, скорее из любопытства, чем в надежде получить помощь. Все психотерапевты как один оказались милыми людьми, с такими, наверное, приятно дружить, встречаться раз в неделю за бокалом вина, смотреть кино, сплетничать о знакомых, советоваться о житейских делах, обсуждать прочитанные книги, несколько раз вместе съездить в отпуск, вскладчину арендовать просторный дом у моря, по очереди вести автомобиль, приветливо здороваться по утрам на общей кухне, снисходительно прощать внезапно проявившиеся дурацкие привычки, не раздражаться, не раздражать.
Однако вернуть не то утраченный, не то с самого начала отсутствовавший смысл эти люди явно не могли. Разве только, научить без него обходиться. А это – не вариант.
Думал: моя жизнь оказалась похожа на лето, проведенное в городе, когда работы по уши, и вечеринки чуть ли не каждую ночь, и, предположим, еще кинофестиваль, который нельзя пропустить, и длинноногие девушки на верандах уличных кафе совсем не прочь познакомиться, и кружишься в этом веселом вихре, самоуверенно полагая, что ты сам и есть вихрь, а потом оказывается, что август уже на исходе, ночи стали длинными и холодными, а подоконник усыпан опавшими с неба сухими колючими звездами. И все бы ничего, но вдруг вспоминаешь, что ни разу не выбрался на рынок за спелыми вишнями, даже в соседском саду ни одной не сорвал, хотя каждый день ходил мимо. И вроде понимаешь, что ерунда, вишня – это просто вишня, кисло-сладкая сезонная ягода, обычная еда, что за блажь, но обидно до слез, потому что, если не было вишен, значит, и лета толком не было, у всех вокруг было, а у тебя – нет, и в предпоследний день августа это уже не исправить, время немилосердно, проехали, баста.
Думал: время немилосердно, с самого первого дня оно начинает перемалывать нас в своих жерновах и уже никогда не останавливается. Поначалу действует осторожно, старается не беспокоить, но в какой-то момент дает себе волю, несется во весь опор – чего церемониться, все равно никуда не денетесь, привыкайте, теперь всегда будет так. И когда хруст костей в его жерновах становится настолько громок, что собственного голоса уже не слышишь, это называют «кризисом среднего возраста» и дают тебе телефоны специалистов. Обычных людей, как и ты, уже перемолотых в пыль больше, чем наполовину, чем они могут помочь. Лучшее, что можно сделать в такой момент, – найти какое-нибудь захватывающее занятие, чтобы отвлечься от невыносимого, которое нельзя прекратить.
Думал: а ведь у меня такое занятие есть. Всегда было. Прежде я за работой не только о времени, о самом себе забывал. А теперь она, выходит, приелась?
Ну уж нет, так не пойдет.
Стал перебирать нереализованные старые задумки. Те, под которые так и не удалось найти заказчика. Самые, ясное дело, лучшие. Но особого энтузиазма не вызывали и они. И вдруг вспомнил: идеальный дом как сумма комнат, где человеку хорошо жилось. Смешная идея. Слишком простая концепция, слишком сложная реализация, да и кому это нужно. Совершенно не представляю такого заказчика. Кто этот псих, что творится у него в голове?