Сказки старого Вильнюса IV
Шрифт:
Подолгу сидел в кафе, покупал пряности и чай в лавках, ходил за медом и малиной на маленький, работающий только по четвергам, рынок у реки. Стремительно обзаводился привычками и предпочтениями, обрастал вещами и знакомыми, пускал корни. Посмеивался над собой – ишь, спохватился – но в глубине души был доволен.
Маленькая старушка на рынке шепотом предложила купить самодельные «туфли для сна» из мягкого войлока. Объяснила: у них на подошвах особые знаки, чтобы оставлять отчетливые следы в любом, самом смутном сновидении. Очень полезно для того, кто желает гарантированно проснуться в собственной постели, что бы ни приснилось. Подивился столь причудливой фантазии, но туфли купил. Говорил себе, что просто захотел помочь старушке, поддержать
Когда впервые уехал из Вильнюса по делам, чувствовал себя так неприкаянно, что вернулся, как только позволили обстоятельства, то есть на три дня раньше намеченного срока, с лихвой переплатив за обмен билета, с двумя неудобными пересадками, в Вене и Риге, неважно, лишь бы скорее домой. Домой. Ну надо же.
Наконец съехали последние жильцы. Можно было приниматься за работу.
Самое время. Сил вдруг стало столько, что ходил, почти не касаясь земли, обгонял собственные отражения в витринах, а пустую кофейную чашку ставил на стол за несколько секунд до первого глотка. Рабочие, нанятые крушить старые стены и воздвигать новые, приближая размеры комнат к далеким образцам, утверждали, что босс обладает крайне неприятной для наемного люда способностью находиться в двух помещениях одновременно и при этом ясно видеть, что творится в третьем.
Сочувственно посмеивался, слушая их сетования, но спуску не давал никому. Себе – в первую очередь.
…Как и предполагал с самого начала, труднее всего было с детской. Одни обои чего стоили.
Эти зеленые обои привез в подарок дядя из Германии. На обоях были нарисованы огромные мухоморы, переделанные в жилые дома – с дверями, окнами, печными трубами, торчащими из шляпок. Обитатели грибных жилищ – толстые ежи в атласных жилетах, ежихи в крахмальных передниках, солидные зайцы в сюртуках, зайчихи в легкомысленных чепцах с лентами, франтоватые божьи коровки в котелках и нескладные очкастые кузнечики – выглядывали из-за кружевных занавесок, курили трубки на крыльце, устраивали пикники во дворах и плясали на кривых тропинках среди гигантских ромашек. Поди отыщи такую красоту сорок лет спустя.
Долго надеялся на чудо, поставил на уши кучу знакомых из разных стран, но ничего похожего на обои с грибными домиками так и не нашел. Пришлось рисовать эскиз по памяти. Примерно через месяц стало получаться более-менее похоже, но все равно явственно не так – то ли цвета, то ли пропорции, то ли выражение заячьих физиономий. А скорее всего, все сразу.
Только и думал, что об этих обоях. Каждый вечер перед сном, как бы ни устал за день, понемногу ковырял эскиз. Посмеиваясь над собой, сочинял шутливые проклятия покойному уже дяде – ну, удружил ты племянничку своим подарком! Чтоб тебе теперь до Страшного Суда с упитанными зайчихами плясать на лужайке. И после, согласно приговору. Райские кущи строгого режима – вот что тебя ждет, счастливчик.
В надежде на подсказку скупал на интернет-барахолках старые немецкие открытки, журналы, иллюстрированные детские книжки тех лет и прочий ностальгический хлам.
Подсказка неожиданно пришла во сне. Много раз слышал истории о том, как разные люди находили во сне решения сложных задач, пожимал плечами – какая ерунда. И вдруг приснилась белая дверь детской, коричневый линолеум, плотная штора цвета красной охры, неровный край тонкой тюлевой занавески, низкая деревянная кровать, застеленная когда-то синим, а теперь выцветшим до пасмурно-голубого покрывалом. В углу большая картонная коробка, выкрашенная в красный цвет – для игрушек, и еще одна, синяя, для книг. У окна старый двухтумбовый письменный стол темного дерева, слишком большой для ребенка, работать за ним стало удобно только за пару лет до окончания школы. На одном из ящиков стола овальная переводная картинка, серьезная девушка с голубой лентой в каштановых волосах. С удивлением вспомнил: а ведь мы с ней дружили, ни одного секрета не было у меня от этой девчонки, и как же она умела утешать, даром что ни слова не говорила. Долго думал, она – фея из волшебной страны, специально поселилась в столе, чтобы составить мне компанию, такая молодец. На одной из стен – полдюжины самодельных бумажных марионеток, их рисовали и клеили вместе с отцом. Надо же, совсем запамятовал, а ведь наиважнейшая деталь, как и девушка с голубой лентой. А думал, проблема только с обоями.
Проснувшись, бросился рисовать, пока не забыл. Зрительная память всегда была цепкая, некоторые коллеги завистливо говорили: «феноменальная», но тут все-таки сон, а сны прежде не запоминал никогда, даже в общих чертах, не то что в деталях.
Оторвался от бумаги, только осознав, что позарез надо в туалет; вернувшись, посмотрел на часы и ахнул: четыре пополудни. А ведь подскочил на рассвете.
И даже кофе не успел выпить.
Эскиз обоев однако выглядел вполне удовлетворительно, а марионетки – и вовсе идеально, хоть сейчас вырезай. Сказал вслух: «Ну, пошло дело». Очень тихо сказал, хотя хотелось вопить от восторга, по пояс высунувшись в окно.
Так и поступил, но полгода спустя получил образец отпечатанных обоев. Они были не просто «как настоящие», а самые настоящие. Это казалось чудом; строго говоря, это и было чудом, поэтому, ликуя, распахнул окно и сотряс зимний воздух троекратным «ура».
Прохожие, впрочем, явили собой образец деликатности. Никто даже голову не поднял поглазеть на орущего психа. И ни одно облако пара, клубящегося у лица в морозный день, не изогнулось вопросительным знаком. Подумаешь, восторженные вопли, некоторые еще и не так чудят.
Дальше было проще. Даже старая переводная картинка, девушка с голубой лентой, нашлась у старичка-коллекционера, скучавшего в одном из дальних закутков блошиного рынка. Там же в свой срок объявилось синее покрывало, точная копия родительского; помочь ему еще больше выцвести и состариться – дело техники, не о чем говорить. Стол смастерили по эскизу, а унылый коричневый линолеум обнаружился в магазине стройматериалов на окраине, уж если везет, то везет.
Самодельные марионетки были готовы еще задолго до поклейки обоев. Но вешать их на стену не стал, положил в шкаф. Вдруг решил – будет здорово, если работа над всеми комнатами завершится одновременно. Это просто, всегда найдется какая-нибудь мелкая, но существенная деталь, которую можно припрятать, а потом, в самый последний день, установить на положенное место. Понятия не имел, зачем это нужно, но был доволен, что снова стал прислушиваться к интуиции, которую в юности небезосновательно считал важнейшим из своих достоинств, а потом как-то незаметно не то утратил, не то просто разучился различать в многоголосом внутреннем шуме.
В общей сложности работа над детской заняла больше года – с перерывами на другие дела, которых, впрочем, становилось все меньше. Честно закрывал старые обязательства, а новых старался избегать. Идея заниматься квартирой на улице Басанавичяус, как когда-то Анниным домом, в свободное от основной работы время теперь казалась нелепой. Потому что стоило начать, и сразу стало ясно, какая работа у нас нынче «основная». И хорошо, что так.
С остальными комнатами было много проще, чем с детской – в том смысле, что они охотно снились по мере необходимости, да еще и в нужном ракурсе – смотри, запоминай. На радостях стал мечтать о возможности брать с собой в сновидение блокнот и карандаш, но не вышло. Хоть в изголовье их клади, хоть за пазуху прячь – не снятся, и все тут.
Впрочем, и так грех жаловаться. Если бы не эти сны, вряд ли вспомнил бы все плакаты и афиши, которыми оклеил двери комнаты, где жил студентом. И какое дурацкое оранжевое одеяло с жирафами, оказывается, служило верой и правдой все эти годы; одеяло, кстати, тоже пришлось делать на заказ, уникальная оказалась вещь.