Сказки темного леса

Djonny

— Ай-яй-яй! — причитал Филин, разглядывая единственный в сторожке табурет. — Что же это с ним приключилось? Третьего дня совсем целый был, а сейчас…

С табуретом действительно получилось нехорошо: вчера Влад, стреляя из двустволки, начисто отстрелил ему одну из ножек. Решение стрелять в табурет было принято спонтанно, после того, как мы расстреляли половину патронташа в подвешенный на шесте скворечник, но по крайней нажратости так и не смогли попасть.

История с Филином приключилась с утра, а к середине дня мы с Владом выбрались на болота с ружьем, ручкой и стопкою протоколов. Никогда еще я не ощущал своей ненужности так остро, как в этом походе. Вокруг раскинулась голая топь, в которой не было ничего, кроме мха и воды —

ни деревца, ни зверя, ни человека.

А и был бы кто, то поймать его все равно не представлялось возможным. Местные знали болота как свои пять пальцев и перемещались по ним с уму непостижимой, сверхъестественной скоростью. А если даже кого и догонишь, так что? Добром тебе здесь никто не сдастся, а угрожать ружьем мне не шибко хотелось. Мы и в скворечник-то не смогли попасть, а местные мужики очень даже неплохо стреляют.

Примером этому мог послужить недавний случай, когда я только-только выпросил у Александрова ружье, и товарищи решили его «опробовать». Для этого мы вышли на край деревни, приладили на сарай картонную мишень и принялись стрелять, да только не шибко-то попадали. Тут мы заметили, как от угла соседнего дома к нам движется какой-то скособоченный, хромоногий старик. Оба глаза у него закрывали мутные бельма, его часто трясло, а из уголка рта вязкой струйкой сочилась слюна.

— Ре-ре-бятки! — заикаясь, прошамкал старик. — Да-дайте стрельнуть!

— Да куда тебе, дед! — удивились мы, но ружье старику все-таки дали.

А в следующую секунду застыли, как вкопанные. Едва старик прикоснулся к оружию, как его руки перестали дрожать, спина выпрямились, а из глаз исчезла мутная белизна. На секунду взгляд старца полыхнул чистым сапфировым огнем, черты лица разгладились — и два выстрела ударили, как один.

— Спасибо, ребятки, — прошамкал старик, разворачиваясь и уходя обратно по улице. — Повеселили. Подойдя к мишени, мы увидели, что оба жакана старик положил так кучно, что и пальца не всунешь. Позже мы узнали, что этот старик приходится дедом Крючку, и в бытность свою молодым слыл первейшим стрелком на всю область. Так что стоит пять раз подумать, прежде чем угрожать такому деду ружьем.

Из Свиной мы вернулись только к вечеру следующего дня. Вышло так, что возвращались мы впятером — нынче ночью к нам пришли Родик и Ирка, которые принесли нам еще самогону и конопли. На обратном пути мне удалось собрать на окрестных лугах пригоршню псилоцибиновых поганок, так что домой я шел в отличном настроении, премного довольный собой. Оказалось что пока нас не было, пришли известия из базового лагеря «Ручьи», от остальных наших товарищей. Пришли, разумеется, не сами по себе: их принесли в Сосново Кримсон, Королева и Фери, а вместе с ними притащилась еще и Кристина. Давайте же выслушаем историю их путешествия в Ручьи и обратно в исполнении Королевы:

«Выплывали мы в кислоте, так что я не очень-то это помню. Карцев нас вез, здоровый такой местный мужик. Первое, что мы увидели, когда до места доплыли — остров на болоте, а на нем какие-то деревянные строения. Причем наиболее приличное — местный инспекторский дом. Там внутри даже холодильник был, а еще там была русская печь, на которую Строри и Браво залезли. Сказали, что больше никого туда жить не пустят.

Потом мы с Фери пошли клюкву собирать и накурились перед входом на болото, а там береза здоровая стояла, прямо на краю леса. У Фери с собой топор был, он обтесал половину березы, а у меня оказался маркер. Вот я и написала там крупными буквами: „Здесь была природоохранная инспекция!“

Затем собирали клюкву и видели, между прочим, урочище „остров Темненький“. Там вокруг мох красный от клюквы и корявые березки, а далеко-далеко, словно в тумане, видно что-то такое непонятное, маленькое совсем. Тут этот мужик, который с нами был, и говорит: „Это остров Темненький виднеется“. Вот мы и подумали — ага, блядь, остров Темненький, самый край мира! Потом с овцами вышла история. Они у нас возле самого дома паслись, и я решила — будет хорошей шуткой, если накрошить на ступеньки маленькие кусочки хлеба. Там крутые такие ступеньки перед входом в дом, вот я и накидала на них хлеба аж до самой комнаты. Понятное дело, овцы всей толпой поперлись прямо туда. А я захожу перед ними и говорю: „Пацаны, к вам овцы пришли“. Наши сначала не поняли, а тут действительно — овцы прямо в комнату входят. Затем мы поплыли на рыбалку — я, Кримсон, Фери и Тень. А весел не было, так что отталкивались шестом. Но Фери упустил шест, так что мы посреди протоки на лодке встали — вообще никак, хоть кричи „помогите“. Хорошо, там топор лежал, вот Кримсон и говорит: „Ты, Фери, шест упустил — тебе и грести“. И Фери греб обратно топором.

Тут мы узнали, что у мальчика и девочки, которые с нами были, есть фотоаппарат. Мы им говорим: „Дайте его нам, мы хотим фотографироваться!“, а они: „Нет, ни хуя, у нас мало пленки осталось“. Тут мы и замыслили недоброе. У Панаева оказалось с собой семьдесят колес паркопана, вот и мы и решили: когда эти гады сядут пить чай, мы его растолчем и подсыплем им в сахар. А потом заведем их подальше на болото и бросим. Спрячемся от них, и пускай они пиздуют под паркопаном куда хотят. А мы вернемся, и все их вещи себе заберем.

Спас их Карцев, который приплыл на лодке и говорит: „Так и так, я сюда только через неделю приплыву, так что если кто хочет, валяйте со мной“. Ну а мне надо было в институт, и эти мальчик с девочкой тоже уезжали, и Кримсон, и Фери, и Кристина эта несчастная. На нее уже вовсю Браво посматривал, все думал, как будет ее ебать.

Кристина это просекла и все за Кримсона пряталась, чтобы он ее от Браво спас. Браво со Строри уже специальную занавеску приспособили на печи, но Кристина узнала про это и от Кримсона ни на шаг. До того перепугалась, что когда уезжала, половину своих вещей оставила в Ручьях. Карцев сказал, что ему на бензин нужно семьдесят рублей. Тогда я пошла к этим хуилам с фотоаппаратом и говорю: „Отсюда на лодке плыть стоит семьдесят рублей с человека“. Взяла с них денег, половину отдала Карцеву, а половину оставила себе. Помню, что неплохо на них нажилась — яблочный самогон в Цевле стоил тогда за поллитра пятнадцать рублей. Между прочим, первое, что мы увидели по возвращению в Цевло — это местных, которые чинили разбитый Кримсоном мотоцикл. И как-то очень недобро на нас поглядывали. Видно, они его всю прошлую неделю ковыряли. Мы мимо них просочились втихую, пошли в магазин и накупили там бухла, а потом завалились в дирекцию и начали там „зажигать“.

Помню, как я монолог Гамлета на столе читала, а потом упала и перевернула стол. Наутро мы решили, что в город ни хуя не поедем, а лучше навестим товарищей. Тут как раз в контору Капралов пришел, вот мы его и спрашиваем: „Как идти до Сосново?“ А он нам в ответ: „До Сосново шестьдесят километров идти, причем первые сорок пиздовать, а еще двадцать — хуярить“. Так что мы весь следующий день шли — то по шоссе, а то проселками, вдоль каких-то ебаных деревень. На середине пути у Фери подрыв начался, он вырвался вперед и бежит. Мы уже его и за лямки сзади дергали, и кричали: „Фери, не гони!“. А он нам: „Не мешайте, у меня открылось второе дыхание!“

Под вечер, когда солнце стало садиться, мы основательно заеблись. Никакая машина нас не подвозила, вот мы и легли на обочину. Странное у нас было состояние — не знаем, ни куда идем, ни сколько еще идти осталось. Легли прямо не снимая рюкзаков, и вдруг видим — едет мимо нас бензовоз. А до этого мы голосовали и так, и этак — и никто не останавливался. А тут Фери поднимает руку, легонько так, едва-едва — и бензовоз остановился!

Мы с Кристиной забрались в кабину, а Кримсон и Фери влезли на подножки и ехали так. Водилой оказался некто Гена Баранов, который из Гоголево. Он-то нас сюда и привез».