Шрифт:
Ревность
Ревность – это всего лишь слово. Оно никогда не передаст, почему сидишь в пять утра на темной кухне и наблюдаешь, как за окном ветер кидает из стороны в сторону дорожный знак на металлическом шнуре. Оно никогда не расскажет, как твое настроение швыряет, словно этот знак. А что-то держит, не даёт сорваться и упасть, не даёт быть унесённой ветром. И этот "шнур" – даже не привязанность. Ее уже быть не может. Все, как отрезало.
– Края бекона должны хрустеть, как чипсы, и смотри у меня, чтоб не сгорело ничего.Джинни чувствует, как ее резко вырывает из
Поклон повторяется, и Джинни идет к холодильнику, а потом к плите. Для Тома ее больше не существует, пока на столе не появится тарелка с едой. И кофе. Кофе надо не забыть.
Хозяин включает смартфон, пальцы быстро перемещаются по экрану. Переписывается с кем-то, улыбаясь только уголками губ, что уже признак очень хорошего расположения духа.
«Опять с кем-то встречается вечером», – сцепив зубы думает Джинни и добавляет в яичницу чуть больше соли.
– А потом возвращайся к себе. Я вызову, если что, – хозяин выдыхает короткий смешок, глянув очередное сообщение от любовницы. Джинни комкает фартук в кулаках, не в силах сдвинуться с места. – Иди-иди, – он отмахивается.– Ну наконец-то, – выдыхает Том, все еще не отвлекаясь от переписки, когда она ставит перед ним тарелку с душистым беконом и яичницей с идеальным куполом желтка. – А сок не забыла? – на секунду он таки смотрит на стол. – Сейчас принесу…
Она кивает, приносит стакан, наполненный оранжевой мякотью и соком. И только потом, уже у себя, аккуратно заколдовывает дыры в прорванной ногтями ткани.
***
Ревность – следствие приобретенной паранойи и развитого с годами, но все же врождённого ума. Сложить два и два несложно. Как и понять, что никому нельзя доверять, что никто никому ничего не должен. Слово, из-за которого понимаешь: все это не про самооценку. Не в ней, падшей, дело. А вот, когда тебя за дуру держат, – вот это действительно обидно.
– Я задерживаюсь на работе, пусть меня ждет горячая ванна. Ты знаешь, как я люблю. Без магии, – аргументы, что поддерживать температуру воды, не зная точного времени его возвращения домой, на Тома не действуют. Да и не должны. Поклон, стандартная формула ответа – и она дома.Однажды ее вырывает из дома в офис к хозяину словно смерчем, просто по щелчку.
– А, ну да. Как всегда, без магии сделай.Через неделю хозяин зовет ее в спальню: – Хочу, чтобы стены в спальне ты выкрасила в красный, – лениво тянет он в воскресенье утром, толком не проснувшись. – И люстру новую, что-нибудь роскошное. Знаешь, такое, чтоб свисало и поблескивало. Займись этим перед вечеринкой, – громко зевнув, Том машет рукой, мол, «можешь идти», и Джинни, давит ухмылку. Поклон, и «слушаюсь…» уже срывается с губ. Еще два слова – и она не будет мучиться в кои-то веки, сделает все по щелчку и…
– …и повинуюсь, – цедит сквозь зубы и выходит из комнаты.Джинни практически шипит от обиды, прикусывает губу, чтобы прийти в себя.
Расписавшись за доставку шикарной хрустальной люстры, Джинни наблюдает, как рабочие несут ее в спальню, кто-то из
– Ремонт, – кивает Джинни и только сейчас замечает красивую шатенку, заглядывающую в дом. Точеная фигура, коктейльное платье и кулон-бриллиант в несколько карат на тоненькой цепочке.– Что тут у нас? – вальяжно уточняет Том и переступает порог. Шикарный костюм-тройка и лакированные туфли. О да, он подготовился к этому вечеру.
Хозяин кивает и больше не замечает никого, увлекшись своей спутницей. Они щебечут о чем-то, они смеются, а у Джинни сердце замирает. Перед глазами темнеет, руки трясет так, что и щелкнуть бы не смогла, для применения магии.
– Оставьте, я дальше сама, – отправляет она работяг.Она медленно поднимается по лестнице и идет в хозяйскую спальню. Рабочие только-только освободили хрустальную роскошь от пенопласта и пупырчатой пленки.
Щелчок пальцев – и под потолком расцветает хрустальный цветок, включенный свет играет на гранях его лепестков. Оглядывает комнату. Смотрит на люстру. Красные стены и поблескивающие висюльки. Конечно, она сможет.
Гости уже шумят за дверью, в звонок трезвонят не переставая, все новые и новые машины подъезжают к дому. Но Джинни не может им открыть, она занята. Нужно до вечеринки сделать стены красными. А еще, еще же надо украсить люстру, чуть не забыла, глупая.
Джинни опускает руку в ведро, черпает из него густую, красную жидкость и размазывает ее по еще не окрашенному участку стены. «Скоро свернется, надо поторопиться», – думает она и просто выплескивает на стену остатки из ведра. Металлический привкус оседает на языке, но ей некогда любоваться своим творением.
Люстра. Она, конечно, и так красива, но недостаточно шикарна для хозяина, Джинни знает. Поэтому она и забрала часть его для украшения. Восемь метров добротных, поблескивающих красным кишок.
Скрип и хруст откуда-то снизу – кажется, входную дверь начинают ломать. Ладно, она успеет: стремянка покачивается, но это не страшно. Главное украсить, до вечеринки, чтобы поблескивало и свисало…
***
Ревность – слово, из-за которого с трудом замечаешь, как гаснут фонари, ведь рассвет уже наступил, а ветер по-прежнему гоняет знак на тросе.
– А лампа – это палата? – в ответ медсестра кивает. – Ладно, разберемся, – хмурится Стивенс, перелистнув очередную страницу.– Она думает, что смотрит в окно, я правильно понимаю? – доктор Стивенс поправляет очки на переносице и снова просматривает записи. – Сама нарисовала, краски-то разрешены, – медсестра теребит носовой платок, пока отвечает. Всегда нервничает в этом отделении. – Ну да, ну да… – задумчиво тянет док и снова смотрит на пациентку. – Что, говорите, нужно сделать, чтобы она ответила? – П-потереть л-лампу.
Приложения, подшитые к делу, милостиво сделаны в черно-белом варианте.
2019
Три поросенка
«Старый, страшный волк», – смеялись они. «Глупый волк», – напевали они. Я прошел сквозь укрепленные стены, сломал замки, которыми они пытались защититься и нашел каждого.
Вот сидит последний. Рот забит кляпом, но он пытается кричать. Глазки-бусинки беспокойно оглядывают помещение. Он боится, знает, что сейчас произойдет.