Сказки. Фантастика и вымысел в мировом кинематографе
Шрифт:
Никто не смеется над шутками Артура Флека, смеются только над ним самим. Никому не нужна его улыбка! Все труднее растягивать пальцами уголки рта, превращая лицо в маску. Все оскорбительнее необходимость наносить на лицо грим, добровольно превращать себя в посмешище.
Пора маску снять. Или, наоборот, надеть навсегда и больше не снимать. Всю жизнь Артур прятал за маской клоуна свое страдание – это так удобно, ведь маска всегда улыбается. И однажды осознал, что проживает не трагедию, а комедию. Если смеются над ним, и он может посмеяться над другими! Если им не будет смешно, пусть пеняют на себя: кто сильнее, тот и решает, над чем (и кем)
Сильнее не обязательно тот, кто богаче и влиятельнее. Иногда сильнее тот, кому нечего терять, кто ничего не боится, кто утратил лицо, навсегда заменив его маской. У клоуна нет предыстории, травм, страданий: только зеленые волосы, красный нос, подведенные синим глаза. А еще пистолет и бесстрашие безумца, чей смех так легко принять за плач; впрочем, и наоборот.
Вызывается первый свидетель защиты – Хоакин Феникс, человек под двумя масками: Джокера и Артура Флека.
– Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды?
– Что чувствовали вы, мальчик из бедной семьи, актер с детства, на глазах которого умер старший брат – тоже актер, – когда ушли из профессии? Почему решили вернуться вновь?
– Что общего было у вас с первым главным героем, которого вы сыграли в «Умереть за» у Гаса Ван Сента – некрасивым тинейджером, убивавшим за право быть любимым? Вы играли роли психически нестабильных убийц не раз – в «Иррациональном человеке» у Вуди Аллена, в «Братьях Систерс» у Жака Одиара, в «Тебя никогда здесь не было» у Линн Рэмзи…
– Отщепенцы, одиночки, параноики, истерики, пограничные личности – не только современные американцы, но и герои из других эпох, включая римского императора Коммода: как они повлияли на вашу личность, на ее формирование?
– В «Знаках» и «Мастере» вы хотели верить в невозможное, готовы были перешагнуть грань безумия, стать фанатиком, сколько в этом было честности, а сколько притворства? Не забывайте, что позже вы сыграли самого Иисуса Христа.
– Вы чуть не уничтожили разделительную линию между реальностью и игрой, образом и личностью в мокьюментари «Я все еще здесь». Вам удалось ее восстановить?
– Для роли Джокера вы похудели на 23 килограмма. Как это сказалось на вашем психическом состоянии?
– Кто научил вас так потрясающе танцевать?..
– Спасибо, допрос окончен.
«Худшее в психической болезни, – записывает Артур в своем дневнике – то, что все хотят, чтобы ты вел себя так, как будто ее нет». И ставит рядом кривоватый смайл. Впрочем, он пьет таблетки, семь разных препаратов, но плохие мысли не уходят: некуда. Когда Готэм решает сократить расходы и лишает Артура бесплатного терапевта, тот наконец чувствует себя свободным от обязательств.
История болезни. История абьюза. История исковерканной жизни. История Гуинплена – урода, созданного, чтобы смешить, но обреченного оплакивать свою судьбу. История Нормана Бейтса и его мамочки. История психиатрической лечебницы Аркхэм, где все началось. История готического ужаса, наследия, проклятия, убийства, отмщения.
А вы предпочли бы прожить ее? Или выбрали бы – как Артур – комедию, комикс, игрушечное приключение в нарисованном мегаполисе? Смех вместо плача. Джокера вместо Флека.
Тревор Бикл, помните, целился в зеркало. Артур Флек целится в телевизор. Там его отражение, его предтеча, его символический отец, нарекший его Джокером – Шутником: Мюррей Франклин, ведущий уморительного вечернего шоу, «король комедии» из старого полузабытого фильма. В его чертах угадывается тот же Тревис. Оцените иронию.
Мы пытались вызвать свидетелями защиты Мартина Скорсезе и Роберта де Ниро, но те не ответили на повестки в суд. Они, отцы-основатели, молчат. Молчит всемогущий Томас Уэйн-старший – желанный отец для всего Готэма и персонально для Артура, бывший наниматель его больной ворчливой матушки. Молчит после инсульта прикованная к постели мать Артура. Не умолкают только шутники: они смеются над Джокером и вызывают его на ответную шутку. Сами напросились.
Недаром он явился публике в Венеции – городе масок и комедии дель арте, жестокого площадного искусства смеха над теми, кто слаб и несовершенен. Позже итальянцы смягчились, научились сочувствовать трагическому шуту Риголетто, рыдать над участью комедианта-убийцы: «Смейся, паяц, над разбитой любовью…» Веристы искали психологической правды в самом условном жанре – опере. Не такая же ли безнадежная задача, как искать ее в кинокомиксе?
Артур заходит в роскошный зрительный зал. Он проник сюда инкогнито, переодевшись обслугой. В каждом кресле – нарядные господа в смокингах и разряженные дамы в вечерних платьях. Они дружно хохочут над пантомимой маленького Чаплина, который танцует под музыку им на радость. «Новые времена» – трагическая комедия об участи маленького человека, о невозможности протеста и революции. Немой фильм в звуковую эпоху: потешающий богатых шут-бедняк лишен права голоса. Мы жалеем бедолагу свысока, но мурашки идут по коже, когда представляешь себе Башмачкина: тот умер, переродился и стал чудовищем. Теперь он отнимает чужие шинели и скажите спасибо, если сохранит вашу жизнь.
Боль и горечь смягчит легкий жанр. Пусть это будет комикс. Пусть опера, чаплинский балет, пусть мюзикл. Ведь можно услышать эту историю и так?
Артур идет по улице, пробирается через толпу, взбирается по бесконечной лестнице. Он устал, он еле движется; автоматизм движений напоминает о роботе или тряпичной кукле – руки и ноги не слушаются. Он поднимается выше и выше, направляется домой, к маме – будто восходит на эшафот. Вспоминается «The Wall» Pink Floyd, финальное судилище, где свидетелем обвинения выступает и мамаша, – «The Trial»: «Crazy… Toys in the attic, I am crazy…»
Но не ринуться ли в обратном направлении – вниз по лестнице? Увольняясь с работы, Артур перепрыгивает ступени, все ниже и ниже, по пути зачеркивая лишнее слово в объявлении: «Don’t forget to smile», оставляя «Don’t smile». Несется по лестнице психушки, украв личное дело своей психопатки-матери. Наконец, преобразившись окончательно – зеленоволосый, лицо в гриме, щегольской карнавальный красный костюм, – пританцовывает под слышную ему одному музыку. Гэри Глиттер играет для него свой заводной рок-н-ролл, Фрэнк Синатра выводит рулады «Send in the clowns», задушевно несется в воздухе вечная «Smile» (из чаплинских «Новых времен», вестимо). Джокер спускается ниже и ниже, он танцует. Он сделает первые па после того, как совершит первое убийство, и больше не сможет остановиться: ни танцевать, ни убивать.