Сказки
Шрифт:
И он пролежал на полатях ещё часа два. Наконец вылез он из перины, принёс из амбара две мерки чечевицы, сварил себе похлёбку, спокойно её поел, а потом пошёл на конюшню, запряг лошадей и поехал в лес. А вблизи от порубки была ложбина, по которой надо было ему ехать. Проехал он с телегой через ложбину, остановил лошадей, отошёл назад к телеге и устроил из деревьев и хворосту такую засеку, что через неё ни одна лошадь не могла бы проехать. Подошёл он к порубке, а в это время другие работники уже выезжали оттуда домой с гружёными телегами, вот он им и говорит:
– Езжайте-езжайте, я всё равно раньше вас домой приеду. – Отъехал он немного, вырвал сразу из земли два самых больших дерева, взвалил их на телегу и повернул назад. Подъезжает к засеке, видит – стоят работники и никак не могут через неё проехать.
– Вот видите, – сказал он, – остались бы вы со мной, то и домой бы поскорей приехали да ещё часок-другой могли бы поспать.
Он хотел тоже проехать через ложбину, но лошади пробраться никак через неё не могли. Тогда он их выпряг, положил на телегу, а сам ухватился за оглобли и враз перетащил всё через засеку, и сделал это так легко, словно телега была перьями нагружена. Вот перебрался он на другую сторону и говорит тогда остальным:
– Вот видите, я скорей вас проехал, – и двинулся дальше, а остальным пришлось там остаться.
Заехав во двор, он взял в руки дерево, показал его старосте и говорит:
– А дров-то, пожалуй, целая сажень выйдет.
Вот староста и говорит своей жене:
– А работник наш и вправду хорош; хоть и спит он много, да с делом раньше других справляется.
Так прослужил он у старосты целый год. Вышел срок, и стали работники получать своё жалованье. Вот он и говорит:
– Время и мне свою плату получать.
Испугался староста пинков, которые он должен был получить, и стал его просить и уговаривать, чтобы он простил ему те тумаки:
– Я уж лучше старшим работником стану, а ты будь за меня старостой.
– Нет, – сказал он, – не хочу я быть старостой; я старший работник и хочу им остаться, а своё, как мы условились, должен я получить.
Стал староста ему предлагать всё, что он только пожелает, но старший работник на все его предложения отвечал «нет». Староста не знал, что ему и делать, и попросил у него на размышленье две недели отсрочки. Старший работник на это согласился. Созвал тогда староста всех своих писарей, чтоб пораздумали они хорошенько и дали бы добрый совет. Писаря долго думали-раздумывали и, наконец, сказали, что никто перед старшим работником устоять не сможет, а то, пожалуй, и жизнью расплатиться придётся, – ведь он каждого, как комара, раздавит. И они посоветовали старосте, чтобы велел он старшему работнику спуститься в колодец и его почистить, а когда он спустится вниз, прикатить мельничный жёрнов и сбросить его ему на голову, – тогда уж он никогда оттуда не вылезет.
Совет этот старосте понравился, и старший работник спуститься в колодец согласился. Когда он очутился на дне колодца, они скатили в колодец самый большой мельничный жёрнов, думая, что расшибут работнику голову, а он вдруг как закричит оттуда:
– Отгоните кур от колодца, а то роются они там в песке и сбрасывают мне в глаза всякий мусор, и мне оттого ничего не видно.
Крикнул тогда староста: «Кш-кш!», будто кур отгоняет. Закончил старший работник свою работу, вылез из колодца и говорит:
– Поглядите, какое у меня красивое ожерелье, – а был это на самом деле жёрнов, висел он у него на шее.
Пожелал старший работник получить теперь своё жалованье, но староста опять выпросил две недели на размышленье. Сошлись все писаря и дали такой совет: послать старшего работника в заколдованную мельницу, чтоб перемолол он там ночью зерно; никто ещё с той мельницы наутро живым не возвращался. Это предложение старосте понравилось, и он позвал в тот же вечер работника и велел ему отвезти на мельницу восемь четвертей зерна и за ночь всё это перемолоть, – очень, мол, нужно. Пошёл старший работник в амбар, насыпал две четверти зерна в правый карман, две четверти в левый, а четыре насыпал в перемётную суму, взвалил на себя и, нагруженный, отправился к заколдованной мельнице. Мельник сказал ему, что днём он может зерно перемолоть как следует, но ночью никак дело не выйдет, – мельница-де заколдованная, и всякого, кто в неё зайдёт, мёртвым наутро выносить приходится. Но работник сказал:
– Я уж как-нибудь управлюсь, вы только уходите отсюда да ложитесь себе спать.
И пошёл он на мельницу и засыпал зерно. Часам к одиннадцати зашёл он к мельнику в комнату и присел на лавку. Посидел немного, – вдруг открывается дверь, и входит в комнату большой-пребольшой стол, и ставятся на него сами собой вино и жаркое и много всяких других яств, а в комнате ведь никого не было, кто мог бы всё это принести. И придвинулись потом стулья сами к столу, но никто из людей не явился. Вдруг увидел он пальцы, они двигали ножами и вилками и накладывали кушанья на тарелки, а больше ничего разглядеть он не мог. Он был голоден, а когда увидел кушанья, то подсел тоже к столу и стал есть вместе с другими; и всё ему показалось очень вкусным. Когда он наелся и другие тоже поели всё, что было у них на тарелках, вдруг кто-то стал все свечи тушить, – это он; ясно слышал, – и когда стало темным-темно, хоть глаз выколи, то кто-то дал ему вроде пощёчины. Тогда он сказал: – Если это повторится ещё раз, я дам сдачи!
И когда он получил ещё раз пощёчину, он тоже размахнулся и тотчас ударил кого-то в ответ.
И так продолжалось целую ночь: он не спускал ни разу и честно давал сдачу, не ленился – бил куда попадётся. Но только стало светать, как всё вмиг прекратилось. Мельник встал, захотелось ему посмотреть на работника, и он был удивлён, что увидел его в живых. И тот рассказал:
– Наелся я досыта, но и пощёчин получил немало; ну, и сдачи тоже давал.
Обрадовался мельник и сказал, что теперь мельница расколдована, и хотел было дать ему за это много денег в награду, но он сказал:
– Денег я не хочу, у меня их и так довольно. – Взвалил он мешок с мукой на плечи, пошёл домой и сказал старосте, что с делом он управился, а теперь хочет получить расчёт.
Как услыхал об этом староста, тут уж и совсем перепугался и никак не мог успокоиться, стал ходить по комнате взад и вперёд, и пот градом так и катился у него с лица. Открыл он окошко, чтоб подышать свежим воздухом, но не успел и дохнуть, как дал ему старший работник такого пинка, что вылетел он из окна, взлетел прямо на воздух и стал подыматься выше и выше, пока, наконец, стал совсем невидим. Тогда старший работник говорит старостихе:
– Если он назад не вернётся, то другой пинок вам уж получать придётся.
Закричала старостиха:
– Нет, нет, уж мне этого не выдержать! – открыла она другое окошко, и у неё капли пота тоже на лбу проступили. И вот дал работник ей пинка, и вылетела она в окошко; а так как была она легче мужа, то и взлетела куда повыше.
Стал муж ей кричать:
– Спускайся ко мне!
А она всё кричала:
– Ты уж лучше ко мне подымайся, а мне к тебе спуститься никак невозможно. – И стали они носиться по воздуху, а друг к другу приблизиться всё никак не могут.