Сказочник. Фантастически реальная феерия одной юности
Шрифт:
И вот, пока мы отвлеклись, Дрюня внял, наконец, призывам Васы откушать водочки, и выпустил из рук гитару. Как орлы на дохлого суслика бросились трое на инструмент. Раздался громкий деревянный стук, и три голоса:
– Ойбай* – Чимбляу;
– Уй бля! – Фесора;
– Ф-ф-ф-гад – Васы.
Гитарой завладел Чимбляу, отнес ее подальше, и под алчными взглядами товарищей повесил на дерево. Вернувшись, он сказал:
– Скучно чего-то, мужики.
– Может, в Сарань, на дискотеку рванем? – предложил Васа
– Можно – сказал Дрюня – только саранские с нами
– Да-а-а – только и промычал Васа. Это он был виноват в прошлой драке. А из-за чего дрались? Кто бы помнил такие мелочи…
– Тогда, может, к Васовской тетке на Джартас рванем? – предложил Фесор – Вода уже теплая, бабочки санаторские порхают.
– А хто ж там про бабочек чого каже*, бо я кохаться* хочу! – воспрял Васа.
– Спи – ответил Чимбляу – кохаться с Риткой будешь. Джаксы*?
– Та ни! Вы ж побачьте, громадяне *, як ция клята немчура* мене забижае*! – возмутился Васа – это ж, если у меня большой амор* с Риткой произошел, так я на юбки смотреть не должен? Громадяне, вин* не прав!
– Ты не прав, Бешенный – подтвердил Фесор, – любви все нации покорны.
– А я чого балакаю? – обрадовался Васа – вот и тост образовался: 'За дам!'.
– Кому? – сделал круглые глаза Дрюня, – ты в гомики собрался, Васа? У-у-у противный!
– Ну, за лебедей – поправился Васа, и разлив по стопкам водку, первый опрокинул свою.
– А вот, мужики, что мне в голову пришло: – задумчиво жуя шашлык, заговорил Фесор – я считал, что водки много не выпьешь, а вот, мы тут третий пузырь уговариваем, и нечего…
– Это под шашлычок, да на свежем воздухе, да в хорошей компании. – с видом знатока ответил Чимбляу – Вот когда муттер * в гости к родне уезжает, ата * с корешами по ящику раскатывает. Под сайгака. Муттер приезжает, а он, – как и не пил.
– Не, мужики, – встрял Васа – давайте, про дивчин. Рвется к им усталое сердце!
– Васа, ну что ты за хохол такой – рассердился Фесор – идет мужской разговор за горилку *, а ты мешаешь.
– За дивчин, тоже мужской – уперся Васа – я, может, о большой, но чистой любви мечтаю!
– И высокой?
– Ну…
– Вот сейчас вернемся, и ты с Риткой, после бани на заборе повлюбляешься.
– А вот меня, никогда не любили девочки, – вдруг с пьяной грустью сказал Дрюня. И так у него пронзительно искренне получилось, что все замерли. Первым очнулся Фесор.
– Дрюня, а давай, сделаем так: мы вместе будем делать так, что девочки в тебя будут влюбляться.
– А оно мне это надо?
– Дурик – вступил Чимбляу – не тебе только это надо, им тоже. Им будет сказка, а ты опыта наберешься. Ты ж у нас как герой будешь!
– Прынц – поддержал Васа. – соглашайся, Дрюня!
– Сдурели, ребята. – Убежденно сказал Дрюня.
– Это кто тут сдурел? – завелся Фесор – мы, блин, тебе такое дело предлагаем, а ты… ты хочешь, чтоб мы все спились на фиг! – и зарыдал.
– Не плачь, Фесорушка – утешал его Васа – хай ему грец. Мы сопьемся, в ЛТП* попадем, а он, собака трезвая, пусть нам передачки носит. – И тоже заплакал.
– Ну, мужики, ну чего вы – закричал Дрюня, обнимая друзей – я ж не со зла, я же… – и тоже залился слезами. Тут и Чимбляу к ним присоединился.
Так и закончился разговор на берегу речки, но были у него последствия.
Сказка первая. Танюша
Помнишь ли ты, друг мой, как тебя впервые постигло прискорбное состояние посталкогольной абстиненции, или говоря проще, похмелья? А помнишь ли ты, как тебе впервые пришлось работать в таком состоянии? А-а-а, помнишь… Ладно-ладно. Молчу. О таком, и, правда, лучше не вспоминать.
Дико болела голова, пересыхало во рту, терзали угрызения совести вперемешку с тошнотой, – но Дрюня работал. Сегодня ему предстояло доделать голову коня – копию статуи, украшающей какой-то там Аничков мост, где-то в Ленинграде. Дрюня лепит голову, воск не желает разминаться под его ледяными пальцами, а он тупо смотрит на фотографии статуи в разных ракурсах, и тяжелая, тягучая мысль вертится вокруг одного только: а есть ли где-нибудь на свете этот пресловутый Ленинград, или во всем свете есть только тошнота и головная боль? Наконец, он доделал, и позвал хриплым голосом
–– Пацаны, у вас готово? Как там металл?
Подволакивая обе ноги притащился Фесор:
–– Ты чего разорался? – прошептал он, и все вокруг заволокло облаком перегара. – Башка ж рассыпается.
– Готово – давя тошноту, прохрипел Дрюня.
Трясущимися руками Фесор взял подставку с лошадью, но не удержал. Лошадь повалилась, но Фесор не дал ей упасть. Испустив еще облако перегара, он грудью удержал статуэтку, и, шаркая ногами уплелся. Дрюне показалось, что шея коня, вроде бы, согнулась, но ему было не до коня, да и похмельный Фесор был ему до лампочки: он бежал по направлению к унитазу.
Чимбляу не гладя, принял у Фесора заготовку, автоматически приладил ящик, залил раствором. Вспомнив, что забыл поставить каналы для воздуха, вылил раствор, наставил обмазанных вазелином палочек, отчего статуэтка стала похожа на дикобраза, и снова залил. Испустив мученический вздох, погнавший к унитазу уже Фесора, он рухнул на стул:
– О, майн готт *! В аузен * как кошки нагадили, – и закрыл глаза.
– Мен сенэ* рассолу принес, – подходя, сказал Васа. Он выглядел пободрее остальных.
– Неправильно говоришь. Это я по-казахски умею – и, не открывая глаз, Чимбляу протянул руку. С наслаждением, напившись, он продолжил – ты должен был сказать: 'Я до тоби прийшов з…' Как по-украински 'рассол'?
– А шайтан его знает. – равнодушно ответил Васа.
Тем временем раствор схватился. Ребята выдернули палочки, и, поместив форму в муфель, вытопили воск. Каждое движение сопровождалось стонами и невнятными ругательствами. Затем залили металл, и с облегчением расползлись по углам, в холодок, оживать. Ближе к вечеру, когда дошла очередь до окончательной отделки, зашел в мастерскую мужчина, лет сорока пяти, и с порога поздоровался со всеми.