Сказочные самоцветы Дагестана
Шрифт:
– Почему ты нарушаешь обычай, дочь моя? – спросил падишах.
– А почему только визиры и ханы явились сегодня к нашему празднику? – сказала дочь падишаха.
Падишах велел позвать купцов, кадиев и писцов, но младшая дочь снова ушла во дворец.
Тогда были вызваны мастера, пахари, овцеводы, и младшая дочь падишаха бросила лесное яблоко в Мелик-Мамеда.
Визиры стали смеяться над ослиным всадником, а падишах рассердился и выгнал дочь из дворца. Она ушла к Мелик-Мамеду в его пастушью сторожку. Мелик-Мамед ходил для неё на охоту,
Тем временем над страной падишаха собиралась гроза. Давний враг падишаха окружил его крепости и разбил его войска. Визиры уже готовились перейти к врагу, а сам падишах приехал ночью к хранителю своих овец и попросил спрятать его.
Мелик-Мамед вышел в поле и сказал травам, чтобы они позвали ему на помощь зверей и птиц.
Звери и птицы сделали Мелик-Мамеда в тысячу раз сильнее, чем он был раньше. И когда вражеские войска утром подступили к дворцу падишаха, Мелик-Мамед поднял свой лук и натянул тетиву. Она задрожала и запела как никогда громко:
Дзинь-динь – готовься, стрела,Дзинь-динь – догони, догони!Впрочем, стрелам и не нужно было догонять обратившихся в бегство чужеземцев. Трава делала скользкой их обувь, а звери и птицы преследовали врагов Мелик-Мамеда, пока они все не исчезли.
Падишаху стало стыдно, что он так несправедливо относился к Мелик-Мамеду, он казнил изменников-визиров, а когда увидел на голове Мелик-Мамеда золотой хохолок, предложил ему своё падишахство. Мелик-Мамед отказался. Зачем, в самом деле, быть повелителем над людьми тому, кому принадлежит власть над травами, птицами и зверями?
Сыновья мельника и аждаха
(Аварская сказка)
Жил-был мельник. Воды возле его мельницы было вдоволь, своё дело он знал хорошо, и борода его всегда была покрыта мучной пылью. Когда мельник умер, два его старших сына захотели делить наследство. Как ни уговаривал их младший сын работать сообща, они не соглашались. Начали делёж.
– К чему мне вечно ходить с запыленной бородой, – сказал старший брат и выбрал себе канаву мельницы.
– Я тоже всегда вспоминаю отца с запыленной бородой, – откажусь-ка и я от такой жизни, – подумал средний брат и выбрал себе крышу мельницы.
– Ну что ж, – сказал младший брат, – пусть будет борода в пыли, лишь бы желудок знал муку, – и взял себе то, что осталось – старый, хорошо поработавший на своём веку жернов.
Старший брат лежал себе на траве возле канавы, средний грелся на солнышке на крыше мельницы, а младший работал в тени и пыли у жернова, и все, кто приходил на мельницу, оставляли ему немного муки.
Догадался старший брат, что он поступил как глупец, и со стыда решил уйти из родного селения. Шёл он, шёл и очутился, наконец, в сыром темном ущелье. В глубине ущелья у родника
– Прохладной тебе воды, аждаха, – испугался сын мельника.
– Если бы не доброе пожелание, проглотил бы я тебя, – сказал аждаха.
– И на том спасибо, – ответил сын мельника.
– Послушай, храбрец, а не знаешь ли ты сказки или песни? – спросил аждаха.
– Нет, – отвечает сын мельника, – не знаю.
– А ведь люди, не знающие сказок и песен, – это добыча зверей, – сказал аждаха и одним махом проглотил сына мельника.
Второму сыну мельника надоело лежать на крыше мельницы, он тоже догадался, что был глупцом, и, как старший брат, ушел из селения и попал в брюхо аждахи.
Младший сын мельника, почуяв недоброе, не мог спокойно сидеть дома. Он отвел воду, остановил мельницу и отправился искать братьев.
Попав в ущелье, сын мельника увидел родник, захотел перепрыгнуть через него и очутился на спине аждахи.
– Прохладной тебе воды, аждаха, – не растерялся сын мельника.
– Если бы не доброе пожелание, проглотил бы я тебя, – ответил аждаха и спросил: – А знаешь ли ты песню или сказку?
– Как же не знать, – говорит сын мельника, – и песню знаю, и сказку, и небылицы, и многое другое, – выбирай, что хочешь.
– Ну, у тебя, наверно, не небылицы, а быль, – сказал аждаха.
– Если быль – проглоти меня, если небылица – молчи, а не то вырежу у тебя ремень со спины.
– Вырезай, – согласился аждаха. – Ври, хоть полную торбу, а я смолчу.
– Ну, что ж, – говорит сын мельника, – давай я расскажу сперва, как я попал к тебе.
Я бы не попал, если бы не мои кобылицы.
В тот год, когда я их пас, вода высохла, и не было травы.
Погнал я кобылиц к реке, вижу, она скована льдом.
Взял я топор, пробил во льду дыру, – вижу – далеко до воды, не достанут кобылицы.
Снял я с плеч свою голову, опорожнил её и напоил всех кобылиц.
Если реке в ногах так холодно, подумал я, то, каково должно быть голове. Пошёл к истокам реки, нарубил кустарника, развёл костёр.
Реке стало теплее, но от моего костра случился пожар, – загорелась река, занялись берега, и все мои кобылицы убежали.
Схватил я топор, гляжу – в руках одно топорище, а обух сгорел.
Вспомнил я о своей голове, вернулся вниз по реке, а в черепе пчёлы.
Тут сын мельника посмотрел на аждаху, тот хотел было что-то спросить, да вовремя вспомнил о своей спине.
– Ну, что ж, – говорит сын мельника, – кобылицы пропали, а жить надо. Надел я череп на шею, поймал носом двух оленей, мясо съел, шкуры на дерево повесил, дерево топорищем срубил, – сделал себе арбу.
Достал из черепа двух пчёл, а они жужжат и спорят между собой – кто больше мёда запасёт. Подрались пчёлы, и я их еле разнял. Этот спор, говорю, можно и без драки решить, – носите мёд, а там видно будет, кто из вас прав. Начали пчёлы носить мёд и нанесли так много, что у меня обе оленьи шкуры наполнились.