Сказы и сказки
Шрифт:
… Но горячность моих упреков умиротворяет чудная мелодия вальса:
Зачем я встретился с тобою,Зачем я полюбил тебя?Зачем назначено судьбоюДалеко ехать от тебя?Марья Ивановна сделалась в лице переменна… Встала, выхватила у меня из грудного кармана батистовый платочек… Публика музыкантам хлопает, а я слышу тихое, но внятное слово:
— Пока
И ушла. Как век не бывала. Опомнился да побежал вслед — знай метелица летит в глаза да адмиралтейская часозвоня полночь выколачивает…
А Смывалиха на квартире:
— Сегодня в Соломбале два дива было. Первое диво — Машенька Кярстен в театре показалась, второе диво — с некоторым молодым человеком флиртовала.
— Она чья? Она кто?
— Мужняя жена. Замужем живет, честь наблюдает. Муж-то пьюшшой, хилин такой. Она мукой замучалась, а уж ни с кем ни-ни… Сама портниха, рукодельница… Замужем живет… Честь наблюдает… Мне тоже бесчестно баловством-то сорвать. Кабы навеки моя, а так, баловством, мне не надо!
И той же ночи побежал я домой. Бежу пустыми берегами, громко плачу, как ребенок:
— Эх ты, Машенька Кярстен! Навела мне беду!…
И поклялся я забыть эту любовь. За троих работу хватаю. Сам себе внушаю: «Не думай про нее! Знай, что она не твоя». Да, а ночь-то моя; а кто же рад один-то!… Бывало, не лягу в хороших брюках, все увертываю да углаживаю, а теперь. Обородател, похудел…
Зима на извод пришла. На верфях стук да юк рано и поздно. У меня топор в руках, чертежи в глазах, на уме Машенька Кярстен. Голос ее, духи ее слышу — «Лориган».
— Эх, Митя, Митя, упустил ты свое счастье!
Не курил — закурил.
Притом эту сплетню из Соломбалы принесли в нашу Корабельщину. То прежде дамы по своей части меня хладнокровно укоряли, теперь, видя полноту переживаний, в другую сторону заобиделись. Заведующая парикмахерской как-то при гостях на меня затужила:
— Не желаем соломбальску прынцессу! Счас парикмахерску замкну и ключ в море брошу Пущай населенье ходит в диком образе!
Пришла весна-красна, с летичком теплым, с праздничком майским. Со всем народом, со всем славным шествием пришел я в Соломбалу. И скопилось три дня свободных Куда пойду? А Смывалиха на углу и стоит:
— Здравствуй, Митенька! Да, помнишь Машеньку Кярстен, в театре-то увлекались?… Овдовела: до краю допил…
— Она где живет?!
— В город переехала отсюда.
— Улица какая, дом какой?!
— Дом номер восемнадцать, улица… Погоди ужо; дом номер восемнадцать… улица… Забыла. Ново какое-то переменено название.
— Она где с мужем-то жила?
— Эво, где домичек зеленый!
В зеленом домике самовары лудят да паяют, никакой Марьи Ивановны не знают. Сунулся в возледворные соседи…
— Мы у ей на новосельи не бывали, городского
Я на перевоз да и в город. В адресном бюро дежурна подает адрес прежний, Соломбальский.
— В город она переехала!
— Может, и год проживет не прописана. У нас не торопятся.
Все пропало! Машенька Кярстен, утерял я тебя!… Вылез на крыльцо, а кругом-то весна! Река ото льда располонилась, в море плывет, чайки кричат, пароходы свистят. На домах, на пристанях, на кораблях флаги, ленты, банты… Отвяжись, худая жизнь, привяжись, хорошая!
Искать пойду! Обойду город с верхнего конца до нижнего. В каждую улицу загляну, в каждой улочке дом № 18 найду. Везде спрошу Марью Ивановну Кярстен. Взял да и пошел. Три дня ходил. Как лесом, пошел этими домами. № 18 увидаю — так сердце и замрет. У старушки пить попрошу:
— Здесь проживает портниха такая-то?
Ответ один:
— Не знаем, не знаем никаку Марью Ивановну.
По дворам собаки приведутся, за ноги хватают. На Мхах одушевленна собачка, за штанину ухватясь, две улицы на мне ехала. Иду, фасон не теряю. Иду в желтых щиблетах, пальто серого драпу, норвецкая кепи. Дома «Дели» или «Спорт» курю за шестьдесят пять, тут «Пушку» купил. Инде домоуправляющий выскочит, как пробка из бутылки:
— Санитарной инспектор являетесь? Помойны ямы смотреть?
— Иду своим путем, за своим делом.
Ничего не доспел, а той же отвагой к Смывалихе ночевать явился.
— Нашел?
— Найду.
— Присушили тебя. Приворотным зельем опоили. А то опять кошки есть троешерстны… Завтра пойдешь шляться, зайди в «Ледовитый океан». У ворот бабка-гадалка живет…
На другой день ходил главными улицами. Помню: в комфортабельную квартиру зашел, а потолки трясутся, в шкапах посуда говорит… Спрашиваю:
— Что это у вас, кабыть… последний день Помпеи?
— Это у нас пенсионер Иван Авдеич физкультурой занимается. По своему этажу кровать с перинами катает.
«Нет, моя жемчужина сюда не закатилась».
В обед на реку выгулял, тут кафе «Ледовитый океан». У ворот старинна избушечка, кабыть из-под ягой бабы. Постучался:
— Хозяйка жива?
— Жива маленько-то…
Хорошенька беленька старушоночка у оконца вяжет. И котенок у печки из чашечки лапкой ест.
— Бабушка, я не гадать.
— Что тут гадать, без гаданья видать. Нарядной, взволнованной, судьбу свою ищешь.
— Бабушка, я остался без невесты!
— Значит, курвяга кака-нибудь.
— Нет, уж всех честнее да прекраснее!
— У тебя-то, дитя, простота в лице детская, ненаглядная. Ежели она стоющая женщина, ты у ейного сердца прижат.
— Потеряю ее — буду пить, в карты играть!
— Не дичай. Праведна любовь не потеряется.
— На тебе, бабушка, на гостинцы.
— Не надо, не надо! Свадебного принесешь, пряничков мятных.