Сказы
Шрифт:
В редакцию газеты заглянул. И здесь Андронычу рады. Табакерку вынул, предложил всем и сам почихал Андроныч и дальше пошел.
Дело к вечеру. Белый пар клубится над поймами. Стрижева глянула, как спорится у Силантьевой, и снова за дело.
— Те не кончили еще! Давайте и мы!
Кипит работа. Уже молочный туман берега соседней реки кутает. Роса падает на траву. Силантьева глянула, как дела у Стрижевой.
— Нынче обогнать хотят. Не выйдет. Давайте и мы!
Снова работают.
Скрылось солнце за горой. Бузинником пахнет,
— Кончила Стрижева. Ушли. А мы давайте, девчата, еще полчасика, да вон той тропой мимо бочажка пройдем домой, скажем, заходили купаться на реку.
Стрижева глянула на ту сторону поля — ничего не видно, никого не слышно.
— Ушла Силантьева. Обгоним их. Давайте еще полчасика, а домой мимо того бочажка пойдем, скажем, ноги мыть на речку заходили!
Стараются девушки и не ведают, что там тоже работа кипит. На бочажке-то две бригады и встретились.
— Эх, на вас и ночи нет, с болота вас не выгонишь, мы уж успели выкупаться, — начала Силантьева.
— Мы уже успели ноги вымыть, а вы все стараетесь обогнать, — свое говорит Стрижева.
Но у тех и других ноги в торфяной жиже, брезентовые голицы в грязи.
— Мы искали Огневичка-Мохыча след, — Стрижева смеется.
— А мы давно с ним договор заключили, он нам свой след уступил, — сообщает Силантьева.
Опять на красной доске, на верхней строке, стоят имена двух подруг рядышком. Прон Андроныч к этой ли, к той ли бригаде днем подойдет, полюбуется на работу, обязательно пошутит:
— Ваше счастье — вам богатый пласт. А за то, что я порадел, след Огневичка указал, не лишне бы попотчевать Андроныча, на первый раз ну хоть сто бы граммов…
Не нужны ему сто граммов, а так, к слову.
С гулянки вернулась Силантьева с подругами, спать укладываются, уговариваются: дескать, завтра рано встанем, Стрижева распелась, с гармонистом Петей-мотористом осталась, завтра не проспала бы гулена, за ней обязательно зайдем, чтобы не отстала. Шепчет Силантьева, с устатку на полуслове засыпает. Умаялась за день да наплясалась еще вечером, ноют, мозжат косточки, отдыху просят, рады они мягкой постели.
На заре на зорьке позже всех пришла домой Стрижева. Вот-вот пастушечий рожок запоет, спать-то некогда. Эх, да молодости ли бояться усталости? Прикорнула Стрижева на какой-нибудь часок, засыпает и шепчет:
— Я-то не просплю, только бы Силантьева не проспала, утром за ней зайти надо. По-хорошему соревноваться — самой весело шагать и подруге помогать.
Не досказала, не додумала всех своих пожеланий, на заре на полуслове заснула.
Еще весь поселок спит, заря восток золотит, над болотами туман космами, трава сырая в росной россыпи сверкает, один Андроныч, в сером брезентовом
Мотористы поднялись и девушки тоже. Силантьева бежит Стрижеву разбудить, чтобы не проспала, а та к ней торопится, видно в одну минуту встали.
У бочажка, где тропинки сходятся, как две первые ласточки, встречаются Силантьева со Стрижевой, задушевные подруги.
— А я за тобой, боялась, что проспишь, — говорит Силантьева.
— А я за тобой, ты ведь любишь на заре понежиться, — отвечает Стрижева.
Запели подружки, в обнимку пошли на свое дело. И опять у них две позиции, обе равные. И все вот так день за днем, неделя за неделей. А из города на задорную работу фабрики глядят. Моторы машин на болоте будто в лад говорят:
Будет торф — будет тепло! Будет торф — будет и в домах светло! Будет торф — пряжа будет прясться! Будет торф — и ткань будет ткаться! Будет торф — и ситцы ярче расцветут!Горячо летом на болоте поработали, значит фабрикам на всю зиму силу дали. Болото тысячи машин оживит, все колеса заставит вертеться.
От торфяного-то кирпича по стальным жилам побежит тепло в родные края и за сотни верст, а может быть, и за тысячи.
От торфяного кирпича по прямым проводам хлынет солнечное сияние во все места, где люди живут, где они работают.
Торфяной кирпич рядом с обжигным железняком плотно ляжет в фундамент большого нового строительства.
…Ночь туманами клубится. Уж осень вот-вот бросит расписанные салфетки под березками. Зябко Андронычу. Пошел вдоль карьера у Ракитников, чтобы разогреться. Идет да мурлычет сам себе:
— В саду ягода малина…
Сам думает: «Эва, сколько нынче бригада Силантьевой промыла!» А из-за кустов — Стрижева со своими девушками. Замолк Андроныч, притаился, а те ходят, проверяют, сколько у Силантьевой сработано, не отстала ли она, но помощи попросить стыдится. Тогда помочь ей надо. Догадался Проныч, улыбнулся, постоял, да как гаркнет:
— Зачем здесь в неурочный час, чьи сережки ищете? — и вышел к ним.
— Прон Андроныч, мы след Огневичка-Мохыча ищем, глядим, не закуривает ли?
— Ну, пока я здесь хозяин, у меня много-то не накурит. Я же сказал вам: его след за Вороньей ягодой.
Подался он к Вороньей ягоде, бредет вдоль канавы. Видит: и здесь кто-то участок Стрижевой контролирует, мол, не отстала ли от нас, а подмоги попросить считает за стыд. В таком случае помочь надо. Вышагнул он навстречу.
— Это что за люди в неурочный час и зачем вы здесь?