Скелет в шкафу художника
Шрифт:
Дядя Миша встал. Аудиенция была закончена. Все поднялись вместе с ним. Дядя Миша пожал мне на прощание руку, отдал нож и сказал:
— Насмешила ты нас, девушка! Иди, удачи тебе! Отвези ее домой, Деня.
— Хорошо, дядь Миш. А ты позвони моей теще, скажи, что я у тебя был, но про девушку — ни слова, ладно?
— Иди, иди. Позвоню, не трусь.
Мы вышли во двор, погрузились в машину.
— Черта не боюсь, — сказал Денис, будто сам себе удивлялся, — а тещу свою остерегаюсь на полном серьезе.
Ворота сами собой открылись, и джип понесся к центру города,
Байгер равнодушно прошел мимо «Лабиринтов», не глянул на ранние пейзажи Багрова, а вот у «Стекла, пробитого пулей» встал как вкопанный. Мне даже показалось, хотя, похоже, это разыгралась фантазия, что у него увлажнились глаза. Я отдала ему картину. Он ушел растроганный и довольный. Я осталась со своим миллионом.
Глава 40
Назрела насущная необходимость обдумать события последних дней. В голове царила каша, я понимала только одно: два хода окончились тупиками. Но, возможно, есть еще повороты впереди? Вот, например, Наташа Томилина! Витус сказал, что она была невестой Ганжи-старшего. Как, кстати, его имя? Никто ни разу не упомянул. Так всегда бывает с носителями необычных, запоминающихся и звучных фамилий — люди не запоминают их имена. Но в нашем случае остался еще один представитель этой фамилии — Валерий Ганжа.
Томилина — Тамила, игра звуков? Случайность? Или Тамила и есть Наташа Томилина, невеста погибшего по вине Тимура парня? Вот, как раз Валерий и сможет нам помочь. Но как ему показать Тамилу? Привести с собой на очную ставку или как там у них это называется? Нет, надо поступить умнее. Скрытность не повредит. Впрочем, кажется, я знаю!
«Поляроид» с трудом отыскался под столиком в прихожей. Как он туда попал — неизвестно! Несколько картин, среди которых была нужная мне, стояли в гардеробной. Это были работы Тимура, которые он считал неудачными. Портрет обнаженной Тамилы нельзя было отнести к разряду провальных вещей, но сама Тамила не пожелала украшать собой интерьер моей квартиры.
В свое время я поинтересовалась у Тимура и Тамилы историей создания такой не типичной для художника Багрова работы. Тимур лениво объяснил, что портрет был сделан на спор. Тамила — и она подтвердила рассказ моего мужа кивком — поначалу сомневалась в творческих возможностях Тимура и сказала, что поверит в его мастерство, если он покажет ей хоть одну картину в жанре ню. Багров не имел такой готовой работы. С наглой ухмылкой он сказал, что изобразит саму Тамилу, если она разденется. Та, не моргнув, сняла платье. Тимур выполнил заказ, повторив стиль, живописную манеру и колорит знаменитой «Обнаженной» Ренуара.
Я не без ревности рассматривала Тамилу, сидящую вполоборота к зрителю на скомканной белой простыне. Великолепная работа, хоть и подражание, и великолепная модель, хоть и уступающая ренуаровской в весовой категории. Сделав снимок, убедилась, что он получился качественным. Потом позвонила Седову:
— Павел? Здравствуй! А твои ребята пивка не хотят?
— Хотят, — обрадовался Паша. — Привезешь?
— А с Ганжой организуешь встречу?
— И не рассчитывай! Я что тебе, палочка-выручалочка? Что тебе от него надо?
Ну вот, обломал! Но он прав, он на службе.
— Павел, я хочу, чтобы ты показал ему одну фотографию. Пусть он скажет, кто эта женщина. Ладно? И еще: ты не знаешь, как звали брата Валерия Ганжи?
— Валентин, — быстро ответил следователь. — Вези пиво, — велел он, и это было согласием на мою просьбу.
К Седову я смоталась за полчаса. Назад пошла пешком. В мои планы входило посещение «Лермонтовского» супермаркета. Надо было запастись провизией. Тамила звонила утром сказать, что поедет на выставку местных фотохудожников в соседний с Гродином городок — Семеновск. Сегодня ночью я буду одна.
Возле супермаркета, в полном соответствии с законом повторения неприятных случайностей, я встретилась со Стекловым. Он тут же начал клянчить денег на бутылку. При Люське такого не было. Видно, у нее всегда были деньги на выпивку. А может, просто опустился на следующую ступеньку деградации. Я сказала ему, чтобы он топал прочь и не смел меня позорить своим обществом.
— Когда-то моя компания тебе была весьма желанна! — напомнил он один из самых омерзительных моментов в моей жизни.
— Пошел ты на… — я запнулась, а Стеклов неожиданно сменил тактику:
— Я, между прочим, хорошо твоего Тимура знаю! Я преподавал в училище, когда он там учился. И он…
— Был твоим любимым учеником! — ехидно закончила я.
— Нет, любимым учеником у меня был другой. Он умер молодым.
— Кто это? — Я насторожилась.
— Ты его не знаешь, Валя Ганжа. А Тимур…
— Ты знал Ганжу? — Вот это номер! — И Кирина знал? Расскажи мне о них! Пойдем, куплю тебе водки.
— Ага, — с достоинством согласился бывший наставник молодых и засеменил за мной, угодливо излагая свои воспоминания в надежде на бонус за усердие. — Они втроем дружили — Тимур, Ганжа и Кирин! Валя самый умный был. Может, послабее как рисовальщик, чем Тимур, но идейный, фантазия богатая, трудолюбие зверское. Далеко бы пошел парень! Жаль, погиб. У него такие планы были! Три папки с набросками сделал, все свои идеи зарисовывал. И все такое — современное! Мне бы и в голову не пришло рисовать, как он. Да, в мое время все эти идеи не пошли бы… Ну кто позволил бы рисовать мозг человека? Это же сюрреализм, буржуазное псевдоискусство!
— Мозг? — удивилась я, останавливаясь у стеллажа с алкоголем. Стеклов не смотрел на меня, поэтому неправильно истолковал мое удивление.
— Да, а что? Идея в этом была своя… — Он облизнулся на бутылку дешевой водки. — Не помню, какая…
Зато я помнила. «Лабиринты»! Вот чью папку я видела в студии Тимура, когда приезжала разбираться после пожара. Я застыла, превратилась в соляной столб, потеряла счет времени, и окружающая реальность перестала существовать. Перед глазами стояли картины Тимура: «Малахит», «Отпечаток пальца»…