Скелет в шкафу (Опасная скорбь)
Шрифт:
Взгляд темных глаз сэра Бэзила был тверд.
– Если вы хотели сказать, что в моем доме произошло нечто серьезное, о чем я не знал и до сих пор не знаю, инспектор, то вы преуспели в своем стремлении. Мы будем вам весьма благодарны, коль скоро вы докажете, что все-таки не зря получаете свое жалованье, и во всем разберетесь. Если у вас больше нет вопросов, то всего доброго.
Монк улыбнулся. Он, собственно, и собирался встревожить собеседника. Теперь тот наверняка отправится домой и начнет всем задавать весьма затруднительные вопросы.
– Всего доброго, сэр Бэзил. – Инспектор вежливо приподнял шляпу, повернулся на каблуках и двинулся
Монк попытался встретиться с Майлзом Келлардом в коммерческом банке, но тот уже уехал на весь день. Отправляться же на Куин-Энн-стрит, где в его беседы с домочадцами и слугами постоянно вмешивались то сэр Бэзил, то Киприан, Уильяму не хотелось.
Вместо этого он переговорил со швейцаром клуба, посещаемого Киприаном, но только и узнал, что молодой человек появляется там довольно часто и что джентльмены сплошь и рядом любят рисковать – и в картах, и на бегах. Насколько велики ставки, швейцар не знал, да и кому какая разница! Джентльмены всегда платят карточные долги, а иначе их немедленно исключили бы не только из этого клуба, но и вообще из всех клубов города. Нет, мистера Септимуса Терска швейцар не знал; честно говоря, даже имени такого никогда раньше не слышал.
Ивэна Монк нашел в полицейском участке, и они поделились сведениями, добытыми сегодня. Ивэн откровенно устал. Хотя он и предвидел, что его труды не принесут плодов, тем не менее сержант был подавлен, когда все так и случилось. Видимо, в глубине души он еще на что-то надеялся.
– Даже ничего похожего на амурные истории, – сетовал он, сидя на подоконнике в кабинете Монка. – От прачки Лиззи я только и узнал, что она полагает, будто посыльный сохнет по Дине, горничной. Девица высокая, белокурая, кожа – как сливки, а талия такая, что можно в кулак сжать. – Ивэн вылупил глаза, видимо вызвав в памяти образ горничной. – Но это едва ли можно назвать ценными сведениями. По-моему, от этой Дины в восторге и посыльные, и грумы. Мне она тоже пришлась по душе. – Ивэн улыбнулся, видимо предлагая не принимать его замечание всерьез. – Но сама она никому не собирается отвечать взаимностью. По общему мнению, она метит гораздо выше.
– Это все? – кисло спросил Монк. – Вы целый день провели на половине слуг и только это и выяснили? А насчет семейства – ничего?
– Пока да, – виновато сказал Ивэн. – Но я не отчаиваюсь. Другая прачка, Роз, хорошенькая девушка, маленькая, смуглая, глаза как васильки, и, кстати, весьма живая мимика… Так вот она терпеть не может лакея Персиваля, из чего я заключаю, что раньше их отношения были куда теплее…
– Ивэн!
Сержант с невинным видом широко раскрыл глаза.
– Я основываюсь на наблюдениях горничной Мэгги и камеристки Мэри, особ, весьма приметливых во всем, что касается амурных историй. А другая горничная, Энни, и вовсе ненавидит бедного Персиваля, правда, за что – не говорит.
– Это многое проясняет, – язвительно сказал Монк. – Такие неопровержимые улики можно предъявить любому суду присяжных.
– Не относитесь к этому так пренебрежительно, сэр, – вполне серьезно отозвался Ивэн, слезая с подоконника. – Молоденькие девушки вроде этих двух, которым просто нечем больше занять свои головки, бывают обычно весьма наблюдательны. Мысли у них, конечно, коротенькие, вечные хиханьки да хаханьки, но они многое при этом подмечают.
– Возможно, – с сомнением сказал инспектор. – Но чтобы удовлетворить Ранкорна
Ивэн пожал плечами:
– Я отправлюсь туда и завтра, но уж и не знаю, кого и о чем спрашивать.
Септимуса Монк нашел в трактире, где тот, по обыкновению, завтракал. Заведение располагалось неподалеку от Стрэнда и посещалось в основном актерами и студентами-юристами. Внутри толпились группами молодые люди, страстно спорили, жестикулировали, простирали руки и тыкали пальцами в невидимую публику, причем издали трудно было сказать, к какому именно воображаемому залу обращается в данный момент оратор: судебному или зрительному. Пахло элем и опилками; а в это время дня к обычным ароматам примешивались еще и запахи вареных овощей, подливки и свежего печенья.
В течение нескольких минут Монк, со стаканом сидра в руке, оглядывал публику и наконец заметил в углу Септимуса, одиноко восседающего на обитом кожей табурете. Он пересек трактир и сел напротив.
– Добрый день, инспектор. – Септимус отнял от губ кружку, и Монк понял, каким образом тот узнал о его появлении, не отрываясь от эля. Дно кружки было стеклянным – древняя выдумка, с помощью которой пьющий мог увидеть приближение врага, что было жизненно необходимо в те дни, когда мужчины носили мечи, а драки в трактирах случались сплошь и рядом.
– Добрый день, мистер Терск, – ответил Монк, после чего выразил восхищение кружкой, на которой, кстати, было выгравировано имя Септимуса.
– Я ничего не могу добавить к тому, что уже сказал, – сразу предупредил его Терск с легкой грустной улыбкой. – Если бы я знал, кто убил Тави, или хотя бы догадывался о мотиве, то пришел бы к вам сам, не дожидаясь, пока вы меня здесь найдете.
Монк отхлебнул свой сидр.
– Я пришел сюда потому, что, полагаю, здесь нас никто не будет перебивать, как на Куин-Энн-стрит.
Бледно-голубые глаза Септимуса на секунду весело вспыхнули.
– Вы имеете в виду Бэзила с его вечным брюзжанием? Ну, о том, что я должен вести себя как джентльмен, коим я давно уже не являюсь, поскольку не могу позволить себе такую роскошь; что и вовсе пропал бы, если бы не его благодеяния…
Монк решил не обижать его своей уклончивостью.
– Да, приблизительно так, – согласился он.
Неподалеку от них белокурый юноша, чем-то напоминающий Ивэна, пошатнулся в притворном отчаянии, схватился за сердце и разразился прочувствованной речью, обращаясь к своим друзьям за соседним столиком. Прошла минута, другая, а Монк так и не решил, кто же все-таки перед ним: начинающий актер или будущий адвокат, защищающий воображаемого клиента. С ехидством он вспомнил Рэтбоуна, представив его зеленым юнцом в подобном трактире.
– Я не вижу здесь военных, – заметил он, взглянув на Септимуса.
Терск улыбнулся в кружку.
– Кто-то уже рассказал вам мою историю?
– Мистер Киприан, – ответил Монк. – Причем с большим сочувствием.
– Похоже на него. – Септимус скорчил гримасу. – Теперь спросите о том же самом Майлза, и вы услышите совсем другую историю – куда короче, грязнее и без малейшей симпатии к женщинам. А уж если спросить душеньку Фенеллу… – Он сделал большой глоток из кружки. – Она бы наплела вам столько драматических подробностей, что вы бы даже и не поняли: трагедия это или гротеск. Словом, от подлинных чувств и от подлинной боли она и следа не оставила бы. История бы вышла – хоть разыгрывай ее при свете рампы.