Скелеты из шкафа русской истории
Шрифт:
Повторюсь: формально крепостного права ни в Британии, ни во Франции не было, однако существовала масса прецедентных повинностей — как те же обязательные госработы, которые распространялись практически на всех европейских крестьян. А во многих странах крепостное право было в прямом виде — как в Пруссии, например. Но по большому счету разницы между крепостными крестьянами в Москве и так называемыми свободными, но находящимися на арендованной у феодалов земле крестьянами Франции, Италии, Испании и Англии, не было никакой.
Вот еще что любопытно. Вообще канун Французской революции, полностью перевернувшей отношения между сословиями в Европе, достоин особого внимания современного
Тенденция номер один. Французские абсолютные монархи, начиная с Людовика XIV — это продолжалось потом и при Людовике XV, и при Людовике XVI — всячески подавляли любого рода частную гражданскую инициативу. Понятно, что и до них веками не собирались Генеральные штаты, постепенно в профанацию вылился Парижский парламент. Всячески ущемлялась судебная власть. Но вообще любая местная инициатива подавлялась на корню. Общественное самоуправление во Франции этого периода было урезано донельзя.
Это привело к тому, что коренным образом изменилась психология людей — в первую очередь людей образованных.
Именно тогда во Франции вместо настоящей политической активности, чем всегда славилось французское дворянство, — вспомните Фронду, вспомните религиозные войны, вспомните времена Де Гизов, вспомните хотя бы историю тех же Генеральных штатов — появляется абсолютная общественная апатия.
Возникают светские салоны, где оппозиция тихо подменяет активное участие в политической жизни гламурными светскими разговорами, пронизанными недовольством властью и иронией над монархами. Происходит полное размывание какого-либо общественного единства.
Дворяне все в большей степени становятся не активными деятелями государства, а — и именно этого от них хотят Людовики — рядовыми подданными. Теми, кто нуждается в приказе, в опеке, в благодеянии. Кто палец о палец не ударит ради государства, не говоря уже о том, чтобы пожертвовать ради него жизнью, свободой либо здоровьем. Салоны — это как наши интеллигентские кухни 70-х.
Вот он — знак грядущего краха общественно-политической системы.
При этом ведет себя общественная элита по отношению к трудовому народу крайне кичливо. Многих путешественников, приезжавших во Францию, потрясало, с какой наглостью знатные господа, проезжая на раззолоченных каретах по парижским мостовым — всегда довольно грязным, надо сказать — обливали грязью, давили людей, сбивали телеги с простолюдинами. Это не было чьим-то хамством — напротив, считалось в порядке вещей.
Эти четверни и шестерни в раззолоченных упряжках вели себя на дорогах примерно так же, как ведут себя машины с мигалками в сопровождении милицейских кортежей на российских улицах сегодня. Полное хамство, наглость и безнаказанность.
Путешествующие англичане писали: если бы в Лондоне кто-то из пэров посмел так проехать по Оксфорд-стрит, прохожие точно остановили бы эту карету и отдубасили и кучера, и ездока.
И во что это вылилось? Во Французскую революцию. В бешенство возмущенной социальной несправедливостью черни — несправедливостью во всем, от отношений в экономике и чудовищного разрыва в уровне потребления вплоть до поведения на улицах, на дороге. Одним из первых декретов революционного конвента стал, между прочим, запрет на приоритетное движение всех этих карет с гербами и лилиями по парижским улицам.
Разве это не повод задуматься власть предержащим, проносящимся по Кутузовскому проспекту в Москве по встречным полосам мимо остановленного гаишниками гигантского, томящегося в пробках, задыхающегося в угарном газе потока «простых людей», или по революционной терминологии — «простолюдинов»?
Накануне Французской революции одним из раздражающих факторов была потрясающая, неумеренная роскошь двора. Считалось, что двор потребляет примерно десятую часть национального дохода государства. Цифра была приблизительная и секретная, поскольку никто не осмеливался даже подсчитать, во сколько реально обходится содержание монарха и его приближенных. Королевские служащие получали феерические зарплаты, находясь к тому же фактически на кормлении в провинциях, где тоже мало в чем себе отказывали. Разрыв между слугами нации и простонародьем был еще одной из причин копившейся в сердце ненависти.
Продолжим аналогии с сегодняшним днем в России. Когда верхушка общества полностью отстраняется от активного участия в политической жизни, а заниматься экономикой им нет необходимости (накопленные состояния и привилегированное положение в обществе позволяют не думать о хлебе насущном), — что происходит с этой верхушкой? Она деградирует. Она начинает находить смысл жизни не в реализации естественных мужских амбиций — чего-то добиться, что-то изменить, как-то прославиться, в конце концов, кого-то завоевать и получить чины, награды, ордена, золотые шпаги, выделиться за счет этого — она находит смысл жизни в том, чтобы жить ради удовольствия. Вот откуда неестественное времяпрепровождение, которым так славилось французское дворянство в салонах за десять-двадцать лет до Французской революции… Разве это не напоминает нам столь же удивительное гламурное времяпрепровождение современной российской элиты? По большому счету, в чем разница между Версалем и Рублево-Успенским шоссе? При этом чудовищное чванство и неприятие людей других сословий было фактически поголовным. Не надо думать, что это касалось только принцев крови, а выдающиеся мыслители уже тогда были проникнуты идеями свободы, равенства и братства.
Боже упаси. Вспомните Вольтера, который на самом деле никогда не был ниспровергателем общественных устоев. Ну да, он жалел простой народ — как жалела его Екатерина II. Но вот что он при этом писал: «Невозможно, чтоб люди, живущие в обществе, не были разделены на два класса — класс богатых, которые повелевают, и класс бедных, которые служат. Когда чернь принимается рассуждать, все погибло».
И это Вольтер! Даже он, как видите, считал, что рассуждать — это привилегия избранных. Подозреваю, что те, кто вскоре будут за волосы тащить на гильотину бывших регулярных посетителей самых модных парижских салонов, произведений Вольтера, Дидро и Руссо не читали… И так не считали.
Демократия или плутократия?
Любимая присказка депутатов:
«Глупый и неопытный кандидат на выборах тратится.
Умный и опытный — на выборах зарабатывает»
Демократия? Все могут избирать и быть выбранными? Формально — да…
Но с самого начала в парламенте огромное значение имели деньги. Мало того, что существовал имущественный ценз: право избирать имели не все, а уж тем более не все могли избираться. Так еще и шел подкуп избирателей. Увы, это не изобретение современных политтехнологов. Поэтому сознательно дам небольшой экскурс в историю родины парламентаризма — Британии.