Скиф-Эллин
Шрифт:
Украшения падали в вазу с интересным звоном, прямо мелодия для души. Когда зашел Скилур, я оставил его контролировать процесс, а сам прошел в следующую комнату, оказавшуюся тоже спальней с двумя кроватями, и дальше, в третью спальню, половину которой занимала кровать, застеленная пурпурным плотным покрывалом. На кровати недавно сидели, осталась вмятина.
Интуиция подтолкнула меня приподнять саблей край свисающего покрывала и произнести строго:
— Вылезай!
Пряталось там аж трое мужчин: старик, средних лет и молодой. Они были похожи, несмотря на то, что лысина была только у старика. Наверное, дед, отец и сын.
— Афиняне? — спросил я.
— Да, — ответил старик.
Скорее
— Если отдадите все деньги, разойдемся по-хорошему. Я закрою вас в сарае и выпущу, когда будем уходить из города, — сделал им предложение, от которого трудно отказаться.
— Мы согласны! — произнес старик сразу же, как только я произнес последнее слово.
Семейные богатства были спрятаны под небольшой навозной кучей возле лошадей, которые, как догадываюсь, были отвлекающим моментом. Тот, кто захватит пару таких красивых и дорогих жеребцов, вряд ли будет рыться в навозе, где был спрятан кожаный бурдюк с золотыми и серебряными монетами и слитками и женскими украшениями, более ценными, чем те, что остались на дамах. Того, что было спрятано в навозе, хватит на пару десятков таких жеребцов.
Мужчин и женщин, кроме одной, Скилур закрыл в сарае, где хранились пустые амфоры. Одну — двадцатилетнюю — отвел в спальню. Я решил, что хватит ему рукоблудить, пусть становится мужчиной. Предложил выбрать любую из женщин. Предполагал, что выберет свою ровесницу, но забыл, что в его возрасте предпочитают женщин постарше. Главное, что остановил свой выбор не на самой красивой из них.
— Только покрывало сними и сложи. Оно мне пригодится, — потребовал я.
Пацан, что называется, дорвался. Его восторженные стоны и всхлипы заглушали женские. Я слушал их в столовой, сидя на ложе. Умею есть лежа и даже люблю, когда читаю книгу, но вот обедать, расположившись на боку на ложе мне не вставляет. Не получится из меня знатный грек. Буду кушать, как молодой македонец, не убивший ни одного кабана.
— Что приготовлено на обед? — угадав по худобе в нем повара, спросил я сухощавого раба, взгляд которого приобрел осмысленность, а на губах появилась легкая улыбка — реакция на стоны из дальней спальни.
— Морские ежи со смесью меда и уксуса, сдобренные сельдереем и мятой; тушеный балык из тунца с белым вином и оливковым маслом; жареная свиная печень, смешанная с устрицами, креветками и камбалой; десерт из меда и льняного семени и маковые хлебцы к нему, — монотонно перечислил раб.
— А какое есть вино? — поинтересовался я.
— Красное простое и белое с медом и травами, — ответил он.
— Принеси и то, и другое. Начну, пожалуй, с белого. Разбавь его водой напополам, — сказал я.
Скилур пришел, блаженно улыбаясь, когда я доедал свиную печень. Есть лежа он тоже не привык, поэтому сел напротив меня и сразу налег на тунца с такой жадностью, словно голодал дня три, не меньше. Я уже отношусь к скифу не как к рабу, а как к младшему брату. Через год-два станет полноправным бойцом моего отряда. Единственное, в чем ограничиваю, это в выпивке.
— Налей ему красного вина с двумя третями воды, — приказал я сухощавому рабу.
Десерт мне не дали доесть спокойно. Помешали крики на улице. Орали на разных фракийских диалектах. Судя по взаимным оскорблениям и угрозам, дело вот-вот должно было перейти от слов к ромфеям.
Оказалось, что это бессы не хотели пускать в захваченные дома трибаллов и одриссов. Если бы пришли македонцы, мои подчиненные поделились бы с ними, а вот с бывшими врагами не хотели. Тем более, что трибаллы и одриссы в бой не рвались, в атаку пошли последними, когда мы уже были во Внутреннем городе. Судя по большим узлам, они уже поживились где-то в другой части города, наверное, в припортовом районе, но, видимо, жадность не утолили.
К трибаллам и одриссам постоянно прибывало пополнение, поэтому я приказал бессам:
— Те, кто на моей стороне улицы, переходите в мой двор, а кто на противоположной — к Битюсу. Пусть эти трусы подберут за вами крохи.
Не скажу, что приказ обрадовал моих подчиненных. Получалось, что мы как бы струсили. Подчинились с неохотой, но все-таки собрались в двух дворах и возле них, потому что внутри все не помещались. Во время этих маневров нас и застал глашатай-македонец, который на вороном коне проскакал неспешно по улице и прокричал приказ царя срочно выйти из Внутреннего города, не трогая жителей, как свободных, так и рабов. Жаль! Я собирался забрать с собой сухощавого раба, потому что он уж очень хорошо готовил.
Отряд повел к пролому, через который мы вошли. Так было короче и без давки, которая образовалась у главных ворот. Оказалось, что давка получилась не просто так. Возле всех проломов стояли отряды гоплитов-македонцев, направляя наемников к главным воротам, а там работала македонская «таможня». Под присмотром гетайра, сидящего в тени под навесом, пара сотен гоплитов шмонала выходящих из Внутреннего города. Не дотошно обыскивали, конечно, но забирали почти всю добычу. В первую очередь — животных, навьюченных или нет, повозки и большие узлы. Забрали вместе с белым жеребцом и узел с бронзовой посудой, который вез Скилур. Собирались забрать и второго белого жеребца, на котором ехал я, но гетайр, наверное, видел меня в обществе Эригия или даже Пармениона.
— Пропусти его, — приказал он гоплиту, который схватил моего коня под узду.
— Могу я забрать покрывало с того коня? — спросил я гетайра, показав на второго белого жеребца. — Очень оно мне понравилось.
— Бери, — разрешил гетайр.
Скилур отвязал свернутое в рулон пурпурное покрывало, закрепил его на крупе моего коня и пошел пешком, придерживаясь рукой за попону. Вслед за ним шагали бессы, у которых забрали навьюченных лошадей и мулов, оставив, как моим подчиненным, лишь кое-что по мелочи, и трибаллы и одриссы, у которых отняли практически всё. Бессы весело ржали, обзывая своих бывших врагов дураками. Мол, хорошо потрудились, собирая добычу для царя.
Наши лошади ждали нас неподалеку от главных ворот Внешнего города, потому что зайти нам разрешили только пешими. Теперь было понятно, почему, как и неучастие македонцев в штурме. Александр Македонский заранее продумал, как без особого скандала забрать всю добычу. Иначе бы пришлось подолгу разбираться, воина конь или захвачен в городе, и обижать своих земляков, ведь пришлось бы отбирать и у них, иначе бы наемники возроптали. Видимо, царю позарез нужны деньги, раз грабанул грабителей.
Прискакав в свой лагерь, расположенный в стороне от остальной армии, каждый участвовавших в штурме бесс зашел под навес и высыпал на расстеленное, пурпурное покрывало захваченную добычу — драгоценные камни, золото и серебро в монетах и слитках. Первым это сделал я, опорожнив синий кувшин с зеленым растительным узором. Моя добыча была самой богатой, но и грабил дом я один, а остальные по двое-трое. До вечера я пересчитывал и делил добытое. Получилось не так много, как в Фивах, но все равно превзошло ожидания тех бессов, которые присоединились к нам в этом году. По меркам своего племени они стали богачами. К тому же, каждый оставил себе дешевую добычу, которую удалось пронести через «таможню». Исключением был дорогой белый жеребец, который достался мне без возражений, потому что у любого другого был бы отнят македонцами.