Скиф-Эллин
Шрифт:
Поскольку я тоже стану метеком, если обоснуюсь здесь, расспросил Хариада с пристрастием. Владелец галеры за время перехода наладил со мной почти дружеские отношения и даже пригласил в младшие компаньоны. Может быть, сыграло свою роль то, что я — сын тирана и умею считать, но, скорее, мои воинские достоинства.
В первый день перехода мы заметили галеру, которая шла наперерез. В эту эпоху купеческие суда стараются держаться подальше от любого другого, поэтому встречное сочли пиратским и начали готовиться к сражению. Оружие и доспехи у экипажа были дешевые во всех смыслах слова: короткие копья и мечи из железа низкого качества; шлемы с железным каркасом и кожаным верхом или высокие кожаные шапки, набитые шерстью; доспехи из кожи или материи в несколько слоев, переложенной овечьей шерстью; деревянные щиты без усиления
Я тоже начал облачаться в доспехи с помощью Мениппа, тринадцатилетнего слуги Хариада, вечно сонного, будто не спал ночью. Глядя на движения Мениппа, я понял, как появится замедленная съемка.
— Ты будешь сражаться вместе с нами?! — удивленно спросил судовладелец.
— Конечно! — заверил я и не постеснялся похвастаться, зная, что греки считают скромность недостатком: — В бою я один стою пяти твоих воинов.
Само собой, судьба Хариада и его галеры меня волновали постольку-поскольку. Я собирался посмотреть, сколько будет пиратов и как будет сражаться с ними экипаж. Если пойму, что с моей помощью экипаж победит, окажу ее, если нет, продержусь ровно столько, чтобы пираты зауважали меня, после чего перейду на их сторону. Если сдамся без боя, наверняка стану рабом. К счастью или сожалению, галера оказалась не пиратской. Просто она была быстрее нашей узла на полтора и, наверное, знала, что мы мирные купцы, поэтому не побоялась сблизиться, проскочив у нас по носу на дистанции кабельтова три-четыре.
По совету Хариада я остановился на постоялом дворе Гермотима — вальяжного типа лет сорока, у которого темно-русые, вьющиеся волосы на голове и бороде были уложены волнами одинаковой высоты и длины. Понятия не имею, как Гермотиму удавалось добиваться такой укладки. Наверное, и он сам не мог понять и поверить в такое чудо, потому что за пару часов, что я провел на постоялом дворе, Гермотим раз пять, не считая пропущенные мной, посмотрелся в ручное бронзовое зеркало с таким видом, будто узрел свое отображение впервые и очень восхитился. Зеркало носил за ним раб — мальчишка лет десяти, который смотрелся в зеркало даже чаще хозяина и с таким же видом, хотя голова была выбрита, а борода еще не росла. Постоялый двор был двухэтажным. На первом этаже находились склады для товаров. Мне предоставили на втором этаже жилую длинную узкую комнату, в которой у одной стены стояли впритык три узкие деревянные кровати, застеленные соломой и накрытые овчинами, а вдоль противоположной стены можно было протиснуться боком от двери до конца помещения. Я мог спать на любой из трех кроватей, потому что снял всю комнату за обол в сутки. О чем не пожалел, потому что по длине кровати были рассчитаны на человека от силы полутораметрового роста, так что мне придется спать сразу на двух. Оставив в комнате свои вещи под бдительным присмотром двух охранников, сидящих в тени во дворе, я отправился в город, чтобы сравнить то, что видел в свои предыдущие визиты в этот город, с тем, что сейчас.
Городские стены были вместе с зубцами высотой метров семь и примерно такой же толщины. Внизу сложены из крупных камней, а с высоты метра два — из сырцового кирпича. Через каждые метров тридцать вперед выступала четырехугольная башня, длина которой была немного больше длины куртины. Можно было бы сказать, что город защищали башни, соединенные короткими куртинами. Вход был тоннельного типа в башне поменьше и закрывался двумя высокими дубовыми воротами, оббитыми полосами поржавевшего железа. Охраняли вход десятка три стражников в бронзовых шлемах и нагрудниках, но босых, вооруженных копьями длиной метра два с небольшим и короткими мечами. На щитах была изображена богиня Афина в полный рост, которая в правой руке держала копье, а к левой ноге был прислонен щит. К иностранцам в самых разных нарядах стражники были привычны, поэтому не обратили на меня особого внимания. Я шел налегке, из оружия только кинжал, так что поиметь с меня или от меня было сложно.
Большая часть домов в Афинах, в отличие от Пирея, была одноэтажная. Как я понял, двухэтажными были только ремесленные мастерские и государственные здания. Жилые дома с плоскими крышами отличались от виденных мною в предыдущую эпоху только наличием портиков, в тени которых и работали или отдыхали жильцы в жару. Порядка на улицах не больше, чем в будущем, когда автомобили ездили и стояли там, где им удобнее, включая тротуары, и без оглядки на светофоры, а пешеходы мстили им, так же не соблюдая правила дорожного движения. И все это под взаимные оскорбления и завывание клаксонов. Сейчас вместо клаксонов было ржание лошадей и мычание волов, мулов, ослов, коз и баранов.
Агора — рыночная площадь — была заполнена людьми, причем торговцы и покупатели были в меньшинстве. Большинство составляли бездельники обоего пола. Каждый вид товаров продавался в своей части рынка. Одни выкладывали свой товар прямо на земле, другие — на складных столиках, третьи — в шалашах или шатрах. По периметру рынка располагались магазинчики и мастерские, торгующие своими изделиями. Много было парикмахеров, которые работали под тентом или навесом из соломы, а рядом толпились зеваки, которые вместе с мастером и его жертвой обсуждали городские новости. Как и в будущем, говорили очень громко и отчаянно размахивая руками и брызгая слюной. Тихий грек — это такой, которого слышно всего за одни квартал. Поэтому гвалт стоял, как на Привозе в разгар курортного сезона.
Первым делом я поднялся на холм, чтобы сравнить то, что видел в будущем, с тем, что было на самом деле. В двадцатом веке визит в Акрополь обойдется в десять евро, а экскурсия по всем главным достопримечательностям — в тридцать. Сейчас все бесплатно, но вход в храмы и приношение жертв иностранцам запрещены. Это может сделать за тебя любой афинянин, не обязательно служитель храма. Так что визит мой свелся к прогулке вокруг храмов. Они пока что не разрушены и расписаны яркими красками, из-за чего у меня сложилось впечатление, что раньше смотрел черно-белый фильм про Акрополь, а сейчас попал на цветной. Вторым, как по мне, главным отличием было малое количество собак и особенно кошек. В будущем кошки и собаки буквально оккупируют Акрополь. Обожравшись, что с кошками обычно случается редко, они будут дрыхнуть в самых неожиданным местах и абсолютно не обращать внимание на туристов и собак, которые такие же перекормленные, стерилизованные, привитые и еще с ошейником с личным номером, но более суетливые. Тратиться на жертвоприношения я не стал, как и в будущем не покупал здесь магнитики по два евро, поэтому вернулся на агору.
Основной темой разговоров здесь был военный поход на фракийцев, в который отправлялся избранный в прошлом году, молодой правитель Македонии по имени Александр. Афиняне дружно предрекали ему разгромное поражение и прочие приятные события.
— Отца этого Александра звали Филипп? — спросил я самого яростного недоброжелателя македонского правителя — пожилого грека, светловолосого и голубоглазого, но с крючковатым носом.
— Да, — подтвердил он. — В прошлом году в Эгах отца заколол его собственный телохранитель Павсаний прямо во время свадьбы Клеопатры, дочери Филиппа, которую правитель Македонии выдавал за своего шурина Александра, правителя Эпира. Скоро и сыночка заколют, потому что слишком резвый.
— Не заколют, — уверенно ответил я.
— Откуда ты знаешь, чужеземец?! — возмущенно спросил пожилой грек.
— Слышал предсказание о том, что Александр будет править всем миром, — ответил я.
— Это ты про слова пифии, что он непобедим?! Так она соврала, чтобы Александр отцепился, не причинив ей вреда! — пренебрежительно молвил он.
— Это предсказала другая пифия, живущая в моей стране, которая не боялась Александра. Я бы не поверил ей, но еще она предсказала, что не по своей воле окажусь в Афинах. Как видишь, я здесь, хотя плыл в Мемфис, — придумал я, не решив сослаться на учебник истории для советской школы и другие не менее правдивые источники информации.
— Наш самый умный философ Демосфен пообщался с ним и с презрением сказал, что царевич придурковат. Такого простака, как Александр, надо еще поискать! — привел афинянин следующий аргумент, не менее убедительный.
— У моего народа есть поговорка «На всякого мудреца довольно простоты», — сказал я. — Так что можешь верить Демосфену, а я прислушаюсь к своей пифии. Она никогда не подводила, — добавил я, имея в виду учебник истории, не помню, для какого класса.
Я заметил, что избыточно эмоциональные люди очень склонны к перемене своих убеждений из-за примет, предсказаний и прочей нелогичной ерунды. Пожилой грек подтвердил мою теорию.