Скиф
Шрифт:
Моджахеды ответили ураганным огнем. Капитан затаился и огляделся вокруг. Спасительная гряда, на которую он перебрался, могла превратиться в ловушку: из-за града пуль он не мог и шагу ступить.
Скиф выждал момент и снайперским выстрелом из автомата перебил веревку, закрепленную на камне. Вытянув ее из пропасти, он перебросил свободный конец через узкую гряду, на которой сидел. Он решил спуститься на видневшийся внизу карниз. Карниз вел к хребту, по которому можно было пробраться к кишлаку Хабибуллы.
Но душманы разгадали его маневр и, как только он стал спускаться по веревке к карнизу, открыли прицельный огонь по стволу арчи с намерением перебить веревку. Скиф подумал, что на их месте он действовал бы точно так же, а потому постарался нащупать точку опоры на склоне. Это ему удалось — сказалась богатая альпинистская практика. Через какое-то время он почувствовал, как веревка сначала резко ослабла, а затем вместе с куском ствола арчи полетела мимо него в пропасть. Чтобы обмануть преследователей, Скиф издал короткий душераздирающий вопль.
Несколько метров до карниза Скиф преодолел без особого труда. Затем, ступая шаг за шагом, он осторожно двинулся вперед, прижимаясь к скале.
Он успел выйти по карнизу на хребет за несколько минут до темноты. Солнце будто провалилось за горы. Найдя укромное место посреди скал, Скиф с удовольствием лег, распрямив усталое тело. Хотел было подумать об Ольге, но тут же уснул.
Он сидел на площади незнакомого города. Ярко светило солнце, и его томила жажда. Поднявшись, Скиф отправился на поиски воды и долго шел по узким улочкам, вдоль глинобитных стен, за которыми спрятались тоже глинобитные домишки.
Нечто странное чувствовалось в этом городе. Он был пуст. Скифа не удивила бы обычная безлюдность восточного города, когда все сидят за высокими дувалами, не высовываясь без нужды на улицу. Пустынность улиц ранним утром, когда жители обычно торопятся на работу или на базар, наводила на тревожные мысли. Тщетно искал Скиф какие-нибудь признаки жизни. Ни пение птиц, ни шелест листвы деревьев не нарушали гнетущей тишины. Он миновал чайхану. Казалось, что посетители покинули ее за мгновение до этого: на скамьях лежали подстилки, на столах в больших блюдах дымился плов с каурмой и жирной бараниной, в стаканах-армудах исходил парком крепкий черный байховый чай, и стаканы словно еще хранили тепло человеческих губ и рук.
Зайдя в кофейню, Скиф увидел на коврах пиалы, наполненные ароматным крепким кофе. Легкое облачко опийного дыма еще витало в воздухе. Скиф взял пиалу с кофе, чтобы утолить жажду и взбодриться, но вся жидкость из нее внезапно исчезла.
Улица привела его к базару. Здесь тоже не было ни души. На прилавках лежали оставленные продавцами фрукты, орехи, зелень, в мясной лавке висело мясо, в рыбной серебрилась в лотках форель… В других рядах возвышались рулоны дорогих восточных тканей — парчи, бархата, шелков. В ювелирной лавке Скиф залюбовался игрой драгоценных камней — изумрудов, рубинов, красотой жемчуга, красных и розовых кораллов, оранжевых и коричневых сердоликов, бирюзы разных оттенков — от нежно-зеленого до темно-голубого, ярко-синего лазурита с серебряными блестками…
«Сказки, тысяча и одна ночь! — восхитился Скиф. — Но где люди?»
Он зашел в лавку ростовщика, подумав, что тот никогда не оставит без присмотра своего золота и серебра.
Но ростовщика тоже не было! По прилавку были рассыпаны золотые и серебряные монеты. Скиф взял одну из них, чтобы рассмотреть, но монета неожиданно превратилась в золотую фигурку человека с воздетыми к небу ладонями и серебряным шаром. Ту самую из кожаного мешочка, что Скиф взял из руки умирающего Василька.
Неожиданно его ударила по руке чья-то нога в мягком самодельном сапоге, и мешочек упал. Скиф проснулся от боли и сел. Вокруг стояли вооруженные горцы. Автомата и боеприпасов рядом с ним уже не было. Двое бородачей держали его под прицелом.
В руке Скифа и в самом деле был кожаный мешочек. Один из горцев взял его и, открыв, издал такой вопль восторга, что все испуганно уставились на него. Решив воспользоваться моментом, Скиф вскочил на ноги, но бежать было некуда. Теперь уже несколько стволов уставилось на него. Зорко следя за ним, горцы одновременно передавали из рук в руки золотую фигурку, и каждый с восхищением произносил: «Маманда!»
Старший горец спросил:
— Откуда у тебя маманда?
— Откуда, откуда! — зло сказал Скиф. — От верблюда!
Удар приклада свалил его на землю. Второй пришелся по голове. Ему крепко связали руки, рывком подняли с земли и повели туда, где ждали стреноженные лошади.
Ольга проснулась от воя и плача: горный кишлак оплакивал погибших в схватке со Скифом, а Ольга и не подозревала, что ее спаситель так близко.
«Надзирательница» повела ее на кухню.
По дороге им встретился рыжебородый Кязим со своими душманами. Под гоготание душманов Кязим схватил Ольгу за руку. Она стала вырываться… Неожиданно все смолкли. Прокатилось едва уловимое: «Хабибулла, Хабибулла…» Кязим отпустил Ольгу.
Появился смуглый мужчина в окружении охранников. Его лицо с правильными чертами, аккуратно подстриженными бородой и усами можно было бы назвать привлекательным, если бы не жестокое выражение глубоко посаженных черных глаз. Он не спеша приблизился к Ольге и стал рассматривать ее с нескрываемым любопытством. Прищурив глаза, насмешливо спросил:
— Куда идешь?
Ольгу удивил его хороший русский язык, но она вспомнила из рассказов Скифа, что Хабибулла — выходец из бедной семьи, до войны был активным сторонником народной власти и учился в Москве.
— На кухню! — ответила Ольга на пушту.
Хабибулла на мгновение потерял свою невозмутимость.
Душманы с невольным уважением расступились, давая дорогу русской женщине, которая говорила на их языке.
Но, оказывается, почтение она внушила не всем…
<