Скифия против Запада. Взлет и падение Скифской державы

Елисеев Александр Владимирович

Примерно та же самая двойственность имеет место быть с пелесет и сакалеша. Здесь мы имеем дело со «старыми знакомыми» – сколотами и центральной их ветвью – паралатами-палами-спалееями-полянами. Показательно, что античная традиция связывает пеласгов с Полюсом, Нордом, Севером – как и скифов. Так, согласно Пиндару, они «получили свое наименование от гиперборейца Пеласга, сына Форонея и Полимены, дочери Эола». Славяне Приднепровья также приняли участие в великом морском марше северных народов. При этом, пелесет следует отождествить с пеласгами, что не встречает возражения даже у самых скептически настроенных ученых. Пелесет-пеласги – народ, судьба которого тесно связана с турша-этрусками. В античной традиции их как отождествляли, так и разделяли, что часто ставит в тупик академических ученых, не очень-то сильных в диалектике. На самом деле, одно вовсе не противоречит другому. Два родственных народа постепенно смешивались друг с другом, что и отразили античные авторы. Так, Гелланик Лесбосский (V в. до н. э.) утверждал, что тиррены ранее назывались пеласгами, но потом, уже только в Италии, получили свое имя. Согласно Мирсилу из Мефимны на Лесбосе (III в. до н. э.), тиррены были переименованы в пеласгов во время странствий – после того, как оставили свою родную землю. А Дионисий Галикарнасский (I в. до н. э.) рассказывает о том, как пеласги много странствовали, попали в Италию и там соединились с местными племенами. Их города опустели из-за голода и болезней накануне Троянской войны, в результате чего пеласгов захватили этруски, откуда и смешивание. Перед нами два процесса. Какие-то пеласги влились в этнополитическое образование этрусков, а какие-то этруски, наоборот, стали пеласгами – везде было по-разному. Как бы то ни было, но из слияния некоей ветви пеласгов с некоей ветвью этрусков возник народ расена, имя которого весьма близко к имени росов-русов. Кстати, его самоназвание приводится только один раз – Диодором Сицилийским (1 в. до н. э.) Точно так же – один раз приводится и самоназвание скифо-славян – «сколоты» (у Геродота). В этих случаях нам очень сильно повезло.

Само собой, академическая наука всячески отрицает хоть какую-то причастность расенов и пеласгов к славянам. При этом все обставлено очень рационально, но в реальности тут нет ничего рационального. По сути, вся аргументация строится по принципу – «этого не может быть потому, что этого быть не может». (Славяно-скептикам надо бы сделать эту поговорку своим девизом.) Ну, действительно, как могли какие-то славяне встать вровень с западными народами, быть героями европейских мифов! Это никак не вмещается в вестернизированное сознание «интеллигенции», которое формировалось веками. А почему, собственно говоря, не могло, что в этом такого уж фантастического? Академик О. Трубачев неопровержимо доказал разительное соответствие италийской и славянской ремесленной терминологии, которое уходит в глубь веков. Он сделал вывод о том, что ранние языковые контакты у древнейших славян были именно с италийцами. И это позволяет по-новому взглянуть на проблему этрусков, пеласгов и венедов.

Паразитический Рим, могильщик этрусков

Расены и пеласги стояли у истоков хваленой античной цивилизации – они дали ей мощный жизненный импульс, который после был перехвачен народами Кентум, направившими его для утверждения «ценностей» западной цивилизации. «Что именно дала Этрурия Риму? – спрашивает В.И. Щербаков. – Вот краткий перечень: музыкальные инструменты, ростр и якорь, театр, горное дело, керамику и металлообработку, траволечение, мелиорацию, города в Италии, искусство гадания, капитолийскую волчицу. Согласно преданию, этрусская династия правила в Риме с 616 по 509 год до н. э. Влияние этрусков распространилось на всю Италию. Этрусские кулачные бойцы участвовали в римских празднествах. Почти все, что этруски построили в «вечном городе», римляне впоследствии определили эпитетом «величайший». Этрусская система каналов и сегодня является частью городского хозяйства Рима. Этрусский щит, этрусское копье, этрусские доспехи надежно защищали Рим и Италию. Мюлештейн писал: «Этрурия – колыбель Рима. Рим – могила этрусков». Небезынтересно отметить, что этрусские пророки смогли точно предсказать время гибели Этрурии. С ослабленной Этрурией было покончено, когда римские императоры стали селить на ее земле римлян» («Все об Атлантиде»).

Таким образом, сами римляне действовали как паразиты, высасывающие жизненные соки из праславянской цивилизации расенов. Так же они в последующем стали поступать с другими народами, которые были захвачены римскими империалистами. Великую культуру Рима, которой так восхищаются, создавали по преимуществу инородцы, трудившиеся ремесленниками, скульпторами, инженерами и т. д. Эти занятия считались зазорными – тогда как вести люмпенский образ жизни было вовсе не зазорным. Люмпены всегда могли рассчитывать на «хлеб и зрелища», что требовало дополнительных ресурсов, а значит, и большей военно-колониальной активности. Кстати, о зрелищах – они предполагали массовые убийства людей, на что просвещенные современники смотрят снисходительно, не представляя подлинных масштабов кровопролития, а самое главное – его изощренность. «Ради разнообразия разыгрывались и «морские» сражения на специально выкопанных прудах, – пишет В.Е. Шамбаров. – В гладиаторских схватках участвовали не только мужчины, но и женщины, выпуская друг дружке кишки на потеху почтеннейшей публике. А императоры старались учитывать вкусы и запросы сограждан. Поэтому стали дополнять бои театрализованными казнями, поставленными по мифологическим сюжетам. И римляне восторженно глазели, как бык покрывает приговоренную «Пасифаю», разбивается «Икар», восходит на костер и сгорает «Геракл», приносят в жертву «Ифигению»… Устраивались и массовые публичные казни. Например, растерзание зверями и прочие виды умерщвления тысяч мужчин и женщин после подавления восстаний. Для таких зрелищ жертвы отбирались по внешности и сложению, а на арену выпускались обнаженными, чтобы истинные «ценители» могли в полной мере насладиться каждой их судорогой» («Великие империи Древней Руси»).

При этом, надо заметить, что расенский имперский идеал (Тит Ливий называет Этрурию «империей») был в корне отличен от римского империалистического идеала, основанного на милитаризме и колониальном грабеже. Расенами правили лукомоны, бывшие царями и жрецами одновременно. Тем самым они воспроизводили полноту древнейшего архетипа – высшей касты, точнее даже сверхкасты, в древности были цари-священники, которые соединяли духовное и политическое в одно единое целое. Индоарии называли их кастой Хамса, «Лебедя», – здесь было бы весьма уместным вспомнить о том, что лебедь являлся птицей солнечного, гиперборейского Аполлона-Даждьбога.

Римская же традиция изначально была сугубо кшатрийской. М. Журкин в своем интереснейшем исследовании «Древний Рим: эпоха республики» обращает внимание на обстоятельства основания города Рима двумя братьями – Ромулом и Ремом. Они помогли восстановить власть законного царя города Альбы-Лонго, но сами там не удержались и с группой вооруженных сторонников устремились искать счастья в иных краях. Плутарх сообщает о том, что Ромул и Рем, «пренебрегая гневом царя Альбы, начали собирать и привлекать к себе всех неимущих, беглых рабов, исполняя их дерзостью и склонностью к возмущению». Так сложилось некое военно-революционное сообщество, которое и основало Рим. Таким образом, братья выступают как типично кшатрийские вожди и выражают всю двойственность касты воинов-кшатриев, которые могут как поддерживать законную царскую власть, так и выступать против нее. Рим же, как очевидно, возник из некоего революционно-кшатрийского отрицания.

Следующим правителем Рима был сабинянин Нума Помпилий, который вел себя как сакральный правитель, уделяющий много времени созерцанию и общению с богами. При нем не было ни войн, ни мятежей, он пользовался тотальной поддержкой народа, ибо опирался на сакральный авторитет, намного более действенный, чем воинское насилие. По сути, его правление воспроизводило гиперборейский золотой век – царь максимально реализовал древнейший нордический архетип. «Откуда же мог древний царь заимствовать прообраз идеального, на его взгляд, общественного устройства? – пишет М. Журкин. – Вывод один – только от этрусков. Ведь именно у этого загадочного народа была построена цивилизация на основе власти жреческой касты. Римский царь-первосвященник просто перенес обычаи северных соседей на устройство нового города… Впоследствии в городе утвердится этрусская царская династия. Словом, реформы Нумы Помпилия были примером бескровной экспансии этрусской цивилизации на новые земли. Поскольку позже римляне долго воевали с этрусками… за независимость, то естественно не признавали факт своего происхождения из лона этой цивилизации. Хотя очевидно, что вся атрибуция власти и культ большей частью заимствованы были римлянами у своих северных соседей. Ритуальное оформление власти римляне соблюдали по этрусскому образцу. Сенаторские – курульные кресла и жезлы из слоновой кости, белоснежные тоги с красной полосой и красные сандалии – это определенно жреческие атрибуты, поскольку глава рода был одновременно и главой родового культа. Весь набор этих символов был перенят у этрусской знати. Собственно и символы царской власти были взяты оттуда же. Царь (рекс) носил целиком пурпурную тогу и красные сапоги, на голове дубовый венок, щеки густо румянил. Сопровождала царя почетная стража – ликторы с символами власти и наказания фасциями – пучками розг с воткнутыми в них секирами. Только царь имел право ездить внутри городской черты на колеснице – все остальные ходили там только пешком. Интересно, что все выше перечисленные символы высшей власти точно копировали атрибуты богов. Царь выглядел совершенно, как оживший идол». («Древний Рим: эпоха республики».)

При царях Рим достиг больших успехов – велись победоносные войны, осуществлялось успешное строительство и т. д. Однако сам социум постепенно трансформировался в сторону гражданской общины собственников. Именно она и свергла власть сакральных царей, после чего была установлена республика олигархов-патрициев, бывших потомками завоевателей Ромула и Рема. (Плебеи были потомками завоеванных.) Причем надо заметить, что свержение монархии оказалось обусловлено ее перерождением. Войны способствовали тому, что цари все больше вели себя как военные вожди. Сервий Тулий даже ввел голосование по военным подразделениям – трибам, чем весьма усилил слой «всадников» – богатейших воинов, имевших возможность содержать боевого коня. Все это наложилось на бурное развитие торгово-рыночных отношений, и вот итог – антимонархическая революция. Кстати, все это очень похоже на события, которые предшествовали Февральской революции 1917 года. Она выросла из капитализации российского общества, которая и подорвала власть русских царей, которые по византийскому праву считались еще и священниками – «епископами Церкви по внешним делам». И как тут не вспомнить о том, что еще со времен Петра Первого русские монархи также усилили военно-вождистский компонент своей власти в ущерб духовному.

Власть олигархии в дальнейшем выродилась во власть военной бюрократии, что закончилось установлением деспотии восточного типа. Она, между прочим, пародировала сакральную власть расенских царей – римские императоры провозглашали себя понтификами – жрецами. Но при всем при том они считались богами, которые могут повелевать людьми. Здесь божественное было подчинено политическому, даже можно сказать лично-политическому, что и предопределило все ужасы позднего Рима. Сама же деспотия была непрочной, города сохраняли достаточно большую независимость от императора. Тем не менее, показателен сам факт его диктаторской «божественности». По мере своего расширения Рим все больше становился космополитической псевдоимперией, в которой собственно римское, италийское растворялось в разных иноэтнических влияниях. Так, с Ближнего Востока на него периодически накатывались волны самого черного оккультизма. Е. С. Холмогоров в своем исследовании «Два града: мученики против магов» обратил внимание, что гонения против христиан устраивали, главным образом, те императоры, которые были увлечены разнообразной магией. В то же время «чистые» язычники были либо терпимы к христианству (Галлиен, Аврелиан, Клавдий Готский), либо даже проявляли к нему сочувственный интерес (Александр Север). Пик гонений был достигнут при Диоклетиане, когда языческий Рим окончательно погряз в оккультизме. «В годы правления Диоклетиана власть оккультистов-чернокнижников была так велика, что распространялась… на все общество, – пишет А. Рудаков. – По мнению Якоба Буркхарда, волшебники держали империю в немалом страхе, и даже видные и высокообразованные люди опасались подвергнуться исходящей от них опасности… Чертой императора Диоклетиана, начавшего последнее и самое страшное гонение на христиан, была абсолютная зависимость от всякого рода оккультистов и магов. Древние авторы донесли до нас сведения о том, как однажды некий человек постоянно являлся Диоклетиану во сне, повелевая назначить на высший государственный пост. Император, прекрасно понимая, что стал жертвой парапсихологического воздействия, в конце концов все же уступил, воскликнув: «получай власть, которой ты требуешь у меня каждую ночь, и не докучай своему императору, когда он отдыхает!» («Царство Креста. Апология Константина Великого»).

Европейская смерть-цивилизация

Рим дал начало жуткой западной цивилизации смерти, которая была пронизана торгашеством, насилием и оккультизмом. Современный западный капитализм вырос оттуда, из Римской космополитической «империи», – он сложился как синтез собственно римских начал с началами германским и кельтским. Кентум выродился в глобальный Запад, который вполне по-римски сосет соки из всей планеты. И очень символично, что эта цивилизация именно западная, ведь Запад – это сторона заката (западания) солнца, которую древние всегда связывали со смертью и обителью мертвых. Мертвечина всегда составляла основу западного мира, бывшего абсолютно безжалостным не только к чужим, но и к своим. Во время Реформации погибло две трети жителей германских земель (в одном только Тирольском районе уничтожено 100 тысяч крестьян). В ходе капитализации в Англии все крестьяне были выселены с земли, согнаны на мануфактуры и в работные дома. Тогда казнили сотни тысяч людей. При одном только Генрихе Восьмом умертвили 70 тысяч, 90 тысяч – при Елизавете (все население Англии составляло три миллиона). Смертная казнь полагалась за 6000 видов преступлений (например, за кражу курицы). А установление демократической республики во Франции привело к убийству сотен тысяч французов революционными палачами.