Скифы пируют на закате
Шрифт:
Скифу это казалось сомнительным – не в части амазонок, но их объятий. К фантазиям своим насчет женщин-тигриц он относился с юмором, как к игре воображения, могущей скрасить долгий путь; он знал, что красноглазый Доктор, в точности исполняя заказ клиента, отправил их в Мир Снов, где амазонки были. Такие, как некогда на Земле, или чуть иные, но в этом сновидении они являлись столь же непреложным и неоспоримым фактом, как разбитый волнами тримаран, чернокожий раб с цепью на поясе, рощи наркотических деревьев, море, горы, степь и саблезубые чудища, гнавшие двух пленников неведомо куда. Да, Скиф не сомневался, что где-то впереди маячит воинский стан амазонок или их город с башнями на скале и что окажутся те воительницы обычными женщинами, без шерсти, клыков, рогов и хвостов. Возможно, будут
Если верить греческим источникам, амазонки, дочери Ипполиты, были странным народом. И обычаи у них были странные и непростые: они в самом деле умели воевать и пользовались своим искусством с редкостной жестокостью, терроризируя соседей, устрашая их внезапными набегами, а то и истреблением целых племен. Жили они грабежом и к мужчинам относились как к трутням – использовали, а потом давили. Можно ли было надеяться, что в этом мире дела обстоят иначе?
В полдень третьего дня пути гигантские кошки внезапно остановились и собрались в кучу. Хвосты их, длинные и гибкие, возбужденно подрагивали, из глоток рвалось басовитое рычание, белые жабо вокруг шей распушились, словно веера из страусовых перьев. Вероятно, они чего-то ждали; потом самый крупный зверь вдруг задрал голову, и над степью понеслись громовые раскаты. Рев этот, пожалуй, был слышен за много километров: Скиф видел как вдали в паническом ужасе несутся олени, как грузные быки с потешной торопливостью освобождают путь, как разбегаются антилопы, исчезают в норках серые грызуны. Саванна испуганно притихла, замерла, будто ожидая, что за раскатами грома последует удар молнии.
– Ну и глотка! – заметил Джамаль, отдуваясь и вытирая пот со лба. – Выходит, раньше они не вопили по-настоящему, а так, мяукали.
– Кого-то зовут. – Скиф из-под ладони оглядел верхушки ближних холмов. – Может, друзей-приятелей… на тот самый пир, которого ты дожидался.
– Вах, дорогой, зачем пустое говоришь! Сам ведь не веришь, да? Если они кого и зовут, так это…
– А вот и первый гость, – перебил компаньона Скиф, вытянув руку. В широкой лощине меж двух холмов, заросших высоченной травой, показалось нечто белое, стремительное – будто теннисный шарик прыгал по зеленому полю, приближаясь с каждым скачком. Коты дружно взревели – да так, что заложило уши.
Скиф обернулся к спутнику.
– Ну, Джамаль, говорил я тебе, что зовут своих! Наверное, логовище их где-то рядом, а при нем сторожа. Интересно бы взглянуть… Если ты им понравишься, то и котеночка подарят, э? Вот будет сувенир так сувенир! Не то что вонючая шкура гиены! Заберешь ты котеночка с собой…
Он толковал еще что-то, пытаясь скрыть возбуждение, предчувствие неожиданного и чудесного, охватывавшее его все сильней и сильней, и вдруг заметил, что Джамаль не слушает. Глаза князя горели огнем, лоб разгладился, твердая линия рта словно бы сделалась мягче; он походил сейчас на дитя, узревшее Деда Мороза да еще с целым ворохом подарков.
Скиф резко повернул голову. Белый зверь был уже в тридцати шагах, превратившись из теннисного мячика в полное подобие своих собратьев; он мчался большими скачками, а за ним…
Святой Харана, провидец и хранитель!
Струились в воздухе конские гривы, трепетали флажки, яростно сверкала бронза щитов, копыта отбивали барабанный ритм галопа, ветер развевал белые плащи, парившие за плечами всадниц, словно крылья взметнувшихся над морем чаек. Лиц их еще не было видно, но Скиф не сомневался, что они прекрасны, так же прекрасны, как эта просторная зеленая степь, лазурный небосвод и золотое солнце Амм Хаммата. Он зажмурился на миг, потом раскрыл глаза, но чудное видение не пропало, не исчезло подобно пустынному миражу. То был сон во сне! Мчались скакуны, гибкие девичьи руки твердо держали поводья, блестели выпуклые кирасы, мерно бились о седла мечи, колыхались султаны на шлемах, в такт движениям лошадей подрагивали длинные пики, звенели удила…
Мечта Джамаля в победном сиянии и гулком топоте копыт неслась им навстречу.
Глава 14
Земля,
Флот вынырнул из белесой мглы тайо, покинув призрачную вселенную, где нескончаемым водоворотом кружились туманные спирали и облака, фантомы еще не рожденных или уже погибших миров. В этом смутном трепещущем мареве, лежавшем за гранью реального бытия, разум угасал, словно пламя отгоревшей свечи, что было, пожалуй, к лучшему: никто не сумел бы выдержать Переход, сохранив сознание и память. И никто – по крайней мере под небесами Сархата – не ведал истинной природы происходящего, ибо в бездне тайо расплывались и исчезали понятия времени и пространства, тепла и холода, света и тьмы. Что можно сказать о вселенной призраков? Да и кому интересен этот мир? Быть может, Древним Расам, до сих пор стремящимся познать непознаваемое?
На мгновение он удивился, ощущая, что погружается в поток чуждого разума, в мощный и плавный водоворот странных понятий, непривычных образов, смутных видений. Тайо? Сархат? Древние Расы? Он ничего не знал об этом и в то же время будто бы знал; слова эти казались знакомыми и незнакомыми одновременно. Но всплеск удивления был краток и растворился без следа; зачарованный, он наблюдал за сверкающими точками кораблей, возникших из небытия.
Они разворачивались широким расходящимся клином, неспешно набирая скорость. Они не торопились – назначенная им добыча не ведала о начале облавы. Они походили сейчас на стаю волков, что крадутся в ночной степи к яркому огоньку костра, предвкушая миг, когда на крепких зубах захрустят кости, потоком хлынет теплая кровь и вопли гибнущих разорвут обманчивую тишину. Охота, в которой им предстояло поставить финальную точку, началась давно и теперь шла к закономерному концу; острые клыки тянулись к горлу жертвы, а та с бездумным легкомыслием даже не пыталась приподнять голову и оглядеться по сторонам.
Эти мысли нахлынули на него, породив ощущение горечи и страха. Казалось, тысячи стволов нацелены ему в грудь и он стоит перед ними нагой и беззащитный, ожидая, когда свинцовый ливень или молнии жгучих разрядов сметут его в Великое Ничто, в сизую Мглу Разложения. Или в тайо? В ту призрачную вселенную, где томились разумы умерших и еще не рожденных?
Неощутимыми тенями корабли плыли в бездонной тьме, словно проклятые души, отринутые и Богом, и дьяволом, и миром живых, и мрачной обителью мертвых. Они будто бы замерли в центре гигантской сферы, припорошенной разноцветными искрами звезд; над ними, в неизмеримой дали, спираль Галактики раскручивала свои сияющие ветви, полные блистательного великолепия, неведомого туманным пропастям тайо. Холод и жар снова властвовали над металлом и живой плотью, пространство обрело реальность, время опять двинулось вперед – и в такт его лихорадочному дыханию все вокруг пульсировало, струилось, трепетало, покорное извечному распорядку Мироздания.
Флот вновь развернулся; цель – яркое золотистое светило – была уже близка. Его система почти ничем не отличалась от сотен и сотен других, посещенных кораблями Сархата: центральная звезда, пояс астероидов да несколько мертвых сателлитов, погруженных в ледяное безмолвие и мрак, либо выжженных потоками солнечной радиации. Так же выглядело и большинство планет в Галактике, ибо Владыка Пустоты был не слишком щедр и не слишком трудолюбив, предпочитая творить самое простое из возможного – гигантские каменные шары или сферы, заполненные жидким метаном. Лишь иногда по его капризу возникало нечто иное, имевшее хоть какую-то ценность, но поиски подобного чуда требовали терпения и времени.
На этот раз затраченные усилия оправдались, ибо один из миров золотистой звезды был разительно не похож на остальные. Окутанный голубоватым покрывалом атмосферы, полный света, влаги и тепла, он торил путь вокруг светила, подобный огромной жемчужине среди тусклых каменных глыб и пузырей с ядовитым газом. Он был велик, прекрасен, полон неисчислимых богатств и жизни, разумной жизни, что само по себе являлось редкой удачей. Хозяева его, однако, даже не понимали, каким сокровищем владеют, а потому их права – и на этот великолепный мир, и на собственные тела и души – представлялись сомнительными. Тем более что они не могли защитить их силой.