Skinова печать
Шрифт:
А события на поле битвы развивались непредсказуемо.
Хорст махал в первом ряду. Его руки и ноги мелькали с быстротой молнии. И обладали такой же сокрушительной силой. Оружие в руках его противников только мешало им, замедляя реакцию. Хорст легко успевал уклониться, иногда отводил удары с помощью рук. Сам же наносил удары исключительно ногами, обутыми в боевые «камелоты» с высокими берцами. В тесной толчее, где некуда отскочить, они неотвратимо настигали «архангелов» одного за другим.
Из всех попавшихся Хорсту в этой свалке врагов лишь двое оказались невооруженными. Их он пощадил, только сбил дыхание
Один придурок с синими от наколок руками — верно, из монашеской братии — пустил в ход выкидной нож. Хорст обошелся с ним особенно жестоко. Он отбил его довольно ловкий выпад ногой, перехватил вооруженную кисть, вывернул наизнанку и загнал клинок в ляжку незадачливого бойца.
Владея искусством видеть в бою все, что делается вокруг, Хорст отметил боковым зрением автобус, затаившийся в некотором отдалении от поля бранной славы. Он сразу заподозрил в нем средство передвижения ОМОНа. Но время шло, бой приближался к кульминации, а обитатели автобуса все не подавали признаков жизни. И Хорст перестал обращать на него внимание и целиком переключился на захватывающий процесс мордобития. Он упорно пробивался к холму, на котором помесью Наполеона с Чапаем восседал Миха Архангельский.
Слева от Хорста и чуть сзади сражался Шварц. Он махал бейсбольной битой, причем довольно успешно. Тем не менее, догнать Хорста не мог, что сильно его злило. Он вообще давно завидовал этому сопляку, даже в армии не служившему, и при случае не преминул бы сделать ему какую-нибудь подлость. Вот и сейчас тот, без оружия, ушел далеко вперед, а он, Шварц, тащился у него в хвосте, сверкая сквозь прорези в капюшоне глазами, полными злобы и зависти. Автобус он также заметил и решил, от греха, взять направление немного левее, чтобы, в случае чего, оказаться подальше от возможного сюрприза. Шедшие за обоими лидерами бойцы тоже разделились. В результате этого дружный натиск фашистов на вершину холма сильно замедлился.
Тем временем внутри автобуса, во мраке салона, жизнь, казалось, замерла. Это было странно, так как салон плотно набили серьезные, сильные и молчаливые молодые люди в камуфлированной одежде без знаков различия и черных беретах. В руках они сжимали деревянные Г-образные дубинки с перпендикулярно торчащей ручкой типа японской «тонфа».
На сиденье водителя расположился дядя Федор. Он внимательно следил за ходом боя. По его спокойному, расслабленному лицу можно было подумать, что он любуется полетом бабочек в жаркий июльский полдень. По проходу между креслами вдоль салона маятником прохаживался Вадим. Время от времени он останавливался возле дяди Федора и спрашивал:
— Ну что, не пора?
На что тот неизменно отвечал:
— Рано.
Вадим уходил в хвост автобуса, потом возвращался и снова спрашивал:
— Может, ударим?
— Потерпи, — скупо ронял дядя Федор.
И сцена повторялась. Вадим нервничал. Один, на весь автобус. Но ему это прощалось, потому что нервничал он не от страха. За дело болел.
— Опоздаем, — предупреждал он.
— Не опоздаем, — категорично рубил дядя Федор.
Если бы кто услышал их беседу, то подумал бы, что они репетируют патриотическую пьесу драматурга Жмучкина «На поле Куликовом». Диалог Владимира Серпуховского и Дмитрия Боброка-Волынского. То место, где герои сидят в засаде и никак не могут договориться.
«Велика Россия, а отступать некогда, — сказал тогда молодой князь Владимир. И добавил: — Кто с мечом войдет, от кирпича погибнет».
А старый воевода Боброк мудро заметил:
«Сегодня подниматься еще рано, а послезавтра уже незачем. Вперед, чудо-богатыри!».
Потом он берет за ноги басурманина и начинает им помахивать. Где махнет — там улица, отмахнется — переулочек. Так в старину на Руси и строили.
Не скоро дождался Вадим, пока и на его улицу пришел праздник. В один из его заходов, когда и не чаял он уже сигнала, дядя Федор вдруг легонько хлопнул его по плечу.
— Давай, Вадя.
Вадим все понял. Он обернулся к сидящим в салоне тихим паренькам.
— Десант пошел!
Без суеты и гвалта пареньки в строго определенном порядке по одному выскочили из автобуса и легкой рысью потрусили к месту боя, картина которого не оставляла сомнений. Хорст успешно разил врагов у самого подножья холма. За ним плотной стеной шли соратники. Большинство из тех, кто рванулся поначалу за Шварцем, сообразили, что поперли не туда, и вернулись на направление главного удара. Шварц теперь, чуть ли не в одиночку, бился далеко на левом фланге. Правда, и противников у него там почти не осталось.
Кульминация боя наступила, когда Хорст ударом колена перегнул пополам очередного вражеского бойца, отпихнул его в сторону и ступил ногой на подножье холма, вершину которого венчал пень с сидящим на нем гордым орлом — Михой. До них — Михи и вершины — было недалеко, шагов двадцать, хотя и в горку. Но при уме и сноровке это раз плюнуть.
Миха Архангел понял, что битва проиграна, вскочил со своего обрубка и сиганул, как заяц, в кусты. Его охранники героически бросились вниз по склону навстречу наступающему врагу, чтобы прикрыть отход командира. Никому из них не пришло в голову последовать за вождем, поскольку это могло показаться трусостью.
От Хорста не укрылось, как из подозрительного автобуса, как семечки из рваного кулька, посыпались молодые здоровые ребята. Все один к одному. Таким бы на спартакиадах груши околачивать, так нет — драться лезут.
«Спортсмены» ударили справа по наступающим скинам. Этим ударом они совершенно смяли успешную атаку. Наступление захлебнулось, бритоголовой армии пришлось развернуться лицом к новому противнику. «Архангелы» были спасены. Хотя, как выяснилось несколько позже, далеко не все.
До вершины холма скины так и не добрались. Или все-таки добрались? Поеживаясь от пронзительного ветра, со своего наблюдательного пункта Крюков заметил, как на вершине холма мелькнули несколько бритоголовых типов. Лица их он видел только мельком, но они показались ему какими-то особенно дебильными и зверскими. Бритоголовые неожиданно выскочили на открытое пространство вершины холма из кустов, с той самой стороны, где скрылся Миха Архангельский. Они весело замахали руками, заорали что-то нечленораздельное и так же быстро исчезли.