Скитальцы (цикл)
Шрифт:
Руал обошёл дерево, выискивая укромное место. От ствола вдруг отделилась тёмная тень.
От неожиданности Ильмарранен едва не выронил свёрток. Перед ним, в трёх шагах, стоял крупный волк.
— Нет, — сказал ему Руал, овладев голосом. — Это ты раненько. Уходи. Потом.
Волк переминался с лапы на лапу. Руал оглянулся на костёр — головни давно погасли.
— Вот что, — обратился он к волку. — Я занят серьёзным делом, и не желаю иметь свидетелей. Если ты не уберёшься, будет плохо нам обоим.
Ответом ему было жалобное поскуливание.
— Слушай, ты… — начал Руал.
Волк сделал несколько неуверенных шагов ему навстречу. Руал замахнулся — волк отскочил и разразился горестным лаем.
— Ах, ты… — выругался Руал.
Он повернулся и пошёл к своему поясу, свисавшему с нижней ветки. Собака постояла и направилась за ним.
Руал взялся за верёвку, закрепил её конец на ветке, подёргал — надёжно. Оглянулся — пёс снова стоял в трёх шагах. Сжав зубы, Ильмарранен принялся скручивать петлю. Обернулся рывком — пёс стоял.
— Не смотри, — попросил Руал.
Пёс переступил с лапы на лапу. Руал снова замахнулся — тот отскочил, но уходить не собирался.
Руал раздражённо отшвырнул петлю — она раскачивалась, как качели над обрывом. Ильмарранен плюнул и вернулся к погасшему костру.
Пёс робко подошёл к нему и прижался к ногам тёплым, мохнатым боком.
Погожим утром на околице степного посёлка развернулся базар.
Связки ярких, лаково лоснящихся овощей цветными ожерельями свешивались под лоскутными навесами, грозя опрокинуть деревянные стойки. Добродушно взрёвывали продавцы, потрясая товаром и хватая проходящих за полы. Под ногами то и дело шныряли ребятишки, норовя стянуть, что плохо лежит; зелёной горой высились арбузы, золотисто-жёлтой — дыни. Где-то уже плясали, ритмично взвизгивая под аккомпанемент заливистой дудочки и встряхивая огромным бубном; где-то крикливо переругивались, пересыпая взаимные обвинения длинными красочными проклятьями. Гнусаво тянули нищие, живописно развесив лохмотья.
Руал брёл мимо свиных туш, поддетых на крючья, мимо связок копчёных колбас, мимо пирамид белого, как сахар, сала и бочонков жёлтой сметаны. Следом неотвязно тащился серый, большой, похожий на волка пёс, тащился, понуро опустив голову, поводя рваным ухом. Оба были мучительно голодны.
Низкорослый крестьянин, сопя, разгружал телегу с мукой, переносил мешки под навес. Руал попросил растрескавшимися губами:
— Возьмите в помощь…
Тот покосился на него, крякнул и кивнул благосклонно.
Мешки прижимали к земле, натирали спину тугими боками, норовили вырваться из онемевших рук. Руал вспомнил, как работали подмастерья на мельнице Ханта.
Наконец белая от муки телега опустела. Руал, сгорбившись, стоял перед низкорослым. Тот ещё раз крякнул, нашёл в полотняной сумке кусок хлеба и кусок сыра:
— На…
Ильмарранен взял.
Неподалёку, под другой опустевшей телегой, сидели на соломе и жевали бублики
Солома было свежая, душистая, золотая. Сухой хлеб таял во рту, сыр же казался неслыханным лакомством.
Подошёл пёс, глянул на Руала печальными, всё понимающими глазами. Руал вздохнул и отломил ему кусок.
— Нездешний? — спросила одна из молодок, смуглая и румяная добрячка.
Ильмарранен кивнул, тщательно и с наслаждением жуя.
Мимо проходили десятки ног — в смазанных сапогах, в дырявых башмаках, а чаще босых, чёрных от загара. Дно телеги с крупными щелями нависало над головой, защищая от жаркого августовского солнца. Пёс доел до остатка выданный Руалом кусок и пристроился за колесом.
— Твоя собака? — спросила другая молодка, тоже румяная, но с россыпью веснушек по всему лицу. — Ух и здоровая, ужас!
Руал покачал головой:
— Прибилась…
Первая молодица покончила со своим бубликом и извлекла откуда-то горсть жаренных орешков. Щёлкая орешки, спросила неспешно:
— Ну, что нового?
— Где? — не понял Руал.
— В мире… Ты ведь странник?
— Странник, — ответил Ильмарранен, подумав.
— Ну, чего видел?
Руал соображал непривычно медленно, туго. Мучительно потерев переносицу, он выдавил наконец из себя:
— Везде люди… И жизнь тоже… Везде…
Молодицы потеряли к нему интерес.
Руал сидел и с горечью пытался вспомнить хоть одну из своих прежних цветистых речей, способных заворожить слушателей на долгие часы. По деревянному ободу колеса полз зелёный клоп-черепашка.
На телегу, под которой они расположились, кто-то грохнул пустую бочку. Сверху посыпалась пыль и отдельные соломинки, молодицы в один голос разругались, им ответил густой добродушный бас. Ильмарранен понимал, что пора уходить.
— Слышь, ты, странник, — спросила вдруг чернявая, — а что про оборотня слыхать, не знаешь?
Руал удивился:
— Про оборотня?
Чернявая всплеснула руками:
— Глянь, вся округа про оборотня говорит, а этот глаза разинул!
— Ну, оборотень, волчище такой! — снисходительно объяснила рябая. — То человек он, и не отличишь, а то волк здоровый, людей жрёт. Десятерых уже загрыз, и не выследить.
В этот момент обладатель густого баса грохнул на телегу вторую бочку, похоже, наполовину полную.
Чернявая, искусно ругаясь, вылезла наружу. Руал кивнул рябой и выбрался тоже. Поджидавший его пёс вскочил и завилял хвостом.
— Вот пристал, — сказал ему Ильмарранен.
Базар жил своей горластой, пёстрой, неугомонной жизнью. В загонах для скота исступлённо блеяли овцы, покорные крестьянские кони погружали морды в висевшие у них на шее мешки с овсом, тускло поблёскивала снулая рыба на скользких от чешуи прилавках. Руал искал, где бы подработать ещё. Пёс не отставал ни на шаг, пока толчея не занесла обоих в глубину мясных рядов.