Скитальцы (цикл)
Шрифт:
— Что?
— Мама!
Наши с Аланой голоса прозвучали одновременно.
Лямка вгрызалась в плечо. Я шёл, проваливаясь по колено, а за мной волочились по снегу наспех связанные волокуши. В господине маге весу оказалось немного, но даже ребёнка тяжело было бы тянуть вот так, без дороги, через лес.
Алана и Танталь сперва помогали мне, а потом перестали. Хватило бы сил на то, чтобы выдёргивать из снега собственные тяжёлые ноги.
Дольше ждать в пустом домике было нечего — не уподобляться же зайцам и не глодать, в конце концов, молодую кору с деревьев. Охотиться оказалось
Последствия похода в Преддверье понемногу проступали на её лице. Обнажались, как обнажаются под солнцем и ветром непогребённые кости; она стала нервной и злой. Она боялась ночных кошмаров, она быстро слабела; вот и сейчас, шагая через лес, она отставала всё чаще и чаще.
Я вовсе не был уверен, что мы идём правильно. Перед моими глазами смутно стояла ледяная объёмная карта, та самая, которую некогда построил господин маг с помощью магии и мочи; я во все времена хвалился отменной памятью, но применить на практике виденное мельком, в полумраке, в потрясении — выполнимая ли задача?..
— Алана, — позвал я хрипло. — Помоги Танталь. Помоги.
Не нужно было подсказывать — Алана и без того брела рядом с названой сестрой, поддерживая её под локоть; но Алана была слаба, да и Танталь тяготилась заботой — то и дело норовила высвободить руку. Далеко ли уйдём?
Я перебросил лямку с плеча на плечо.
…Первой мыслью было бросить Черно в его избушке, просто оставить всё как есть; я считал, что именно так следует поступить, потому что мы Черно на обед не звали и он с нами вина не пил, у него своя жизнь, у нас своя, пусть всё идёт, как идёт; рассуждая так, я, конечно, кривил душой. Я искренне надеялся, что брошенный среди зимнего леса человек, будь он хоть трижды магом, непременно околеет хотя бы от голода — про холод я не говорю, с холодом у Чонотакса, похоже, свои интимные отношения…
Танталь прекрасно понимала подоплёку моих рассуждений. Танталь то упрямо молчала, то с трудом удерживалась от истерики; Танталь боялась Черно Да Скоро — и тем не менее мысль о том, чтобы бросить его, беспомощного, на произвол судьбы, вызывала у неё ещё больший ужас.
— Алана, когда он… когда ТЫ вела его — что было потом, ты помнишь?
Возможно, вопрос был бестактен, но Алана спокойно кивнула:
— Ему было плохо… Да. Плохо, но не в такой степени. Наверное, сказываются… ну, разные причины…
Она пожала плечами. Она не знала, как именно сказываются на самочувствии господ магов утомительные походы к Двери. Пригодилась бы знаменитая книжка «Жизнеописание магов», но я не мог даже вспомнить, где именно и при каких обстоятельствах оставил столь ценное некогда приданое…
Приданое. Выкуп.
Бросить Чонотакса на смерть означало убить последнюю надежду. Потому что, как оказалось, я, дурак, до сих пор лелеял в душе некий её призрак, привидение надежды, безрассудную тень; гибель Чонотакса утвердила бы окончательный срок моей жизни.
Танталь не понимала этого. Понимала Алана;
— Но даже если мы оставим его здесь… кто даст гарантию, что он… не восстановится, как это было в прошлый раз? А если он выживет и соберётся с силами…
Тогда Танталь прорвало.
Если он соберётся с силами, говорила она, он непременно доберётся до госпожи Тории. Даже ценой её гибели доберётся до Амулета — и тогда весь наш мир перестанет существовать, потому что Чонотакс Оро носит на себе благословение Чужака, Третьей силы, и, воссоединившись с Амулетом, вывернет наш мир наизнанку…
Она говорила так быстро и безнадёжно, что я на минуту поверил.
— Кто может остановить его?
— Никто…
— Ты предлагаешь его удавить?
Разговор заворачивал на четвёртый круг.
А потом я расслабился. Танталь пережила тяжёлое потрясение, неудивительно, что вещи представляются ей в карикатурно-мрачном свете; я ни с того ни с сего вспомнил старосту из посёлка, круглоголового, с широкими дугами лысых бровей. Староста, выпив лишку, принимался болтать цветисто и безудержно; у него был взрослый сын, у сына была жена, и у самого старосты жена была тоже, злющая, вроде песка в глазу, и невестка страдала под самодурьим гнётом, и вот с некоторых пор староста начал замечать, что жена вроде как подобрела и сонная ходит… Невестка, когда её загнали в угол, призналась, что опаивает свекровь сонными травами, но староста не наказал её, напротив, согласился с таким положением вещей, только строго-настрого велел беречься и не отравить до смерти…
— Он всё-таки человек? — спросил я в пространство. — Чонотакс? Он человек всё же, хотя и маг?..
Пожалуй, это было лучшее из решений. Оно спасало нас от смертоубийства, оно должно было обезопасить госпожу Торию Солль… и, если верить нервной Танталь, весь мир в придачу. Господин маг, опоённый снотворным, бесчувственный, лишённый воли — и разом с тем магической силы…
И вот теперь я тащил через лес волокуши, и если память подвела меня и мы выбрали неправильное направление — с наступлением ночи сомнениям и раздумьям настанет логический конец, потому как явятся волки…
Танталь опять отстала. Алана брела рядом, сунув руки в муфту, — видимо, Танталь отказалась от помощи; я подошёл к распростёртому на волокушах телу и наклонился над бледным лицом господина мага.
— Черно… Мы правильно идём?
Молчание. Опущенные веки, страдальческая складка между голых бровей.
— Черно… Ты меня слышишь?
— Собака, — изменившимся голосом сказала Алана.
Я осёкся.
В морозном воздухе отдавался далёкий, многоголосый собачий лай.
Легко ли варить суп в кулаке? Хранить во рту смертельный яд, носить уголь за пазухой?
К ночи мы пришли на хутор, и наши денежки оказали магическое действие, да такое, что я на минуту ощутил себя настоящим колдуном. Нас приняли на постой, накормили, постелили постель и разогрели воды; я дал себе слово ни о чём не думать до утра. И заснул в объятиях Аланы, довольный, почти счастливый; и проснулся среди ночи, ближе к утру, в совершенной тьме.
За портьерой возилась, стонала сквозь зубы Танталь. Ей снились кошмары; ей снилось, как она бредёт по Преддверью, а впереди маячит фигура, не вполне человеческая, исполинская фигура Стража, который одновременно и муж её, Луар…