Скитальцы
Шрифт:
Эдеварт: На тот случай у вас в залоге останется усадьба.
Засунь себе этот залог знаешь куда? Где она находится, эта твоя усадьба?
В Фусене, ответил Эдеварт.
Это всё равно что на луне. Не нужны мне нигде никакие усадьбы, я не могу оплачивать свои векселя усадьбами. Нет, я уже сказал, ступай домой, у меня тебе делать нечего!
Я вижу, у вас на полках лежит ткань, сказал Эдеварт.
Ткань? Ну лежит! А ты что, ещё не ушёл?
Может, продадите мне немного ткани за моё кольцо?
Продать? За кольцо? Габриэльсен растерялся. Нет, кольца мне тоже не нужны.
Эдеварт: Но оно золотое. И какая вам разница, что у вас на полке лежит, ткань или кольцо?
Золотое, говоришь? Дай-ка взглянуть! Габриэльсен
Шерстяная. Сёстрам на платья. Я покажу, что мне нужно. Эдеварт зашёл за прилавок. Я знаю, сам был приказчиком в лавке.
Сделка состоялась. В конце концов Габриэльсен сообразил, что золото проще хранить, чем ткань, а для оплаты оно годится не хуже денег, и уступил. Неожиданно он сказал: А вот твоего братца Йоакима я бы придушил собственными руками. Я тебе это прямо скажу. Он зимой запер сельдь, и люди у нас словно ума решились. Мы все спятили, я и сам ничем не лучше других. Упаси Боже всех от такого безумия, цены поднялись, жалованье служанки взлетело аж до небес, мы разом разбогатели и бросились покупать всё, что попадалось нам на глаза, сорили деньгами направо и налево. Так продолжалось несколько месяцев, а теперь мы опять нищие, как были, и даже хуже, наши души тронула порча. У меня оставался дорогой заграничный сыр, что мне было с ним делать? Догадайся, как я поступил? Я съел его сам! Да-да! Взял и сожрал! Это всё порча. Говоришь, что сыр сгнил бы? А почему, я мог бы, к примеру, отдать его пастору в счёт церковной подати. Да-да. А мы с женой его сожрали. И, думаешь, я от этого дольше проживу? Скорее наоборот, потому как в нём были черви. О нет, от заграничной пищи никто долго не проживёт! А брату своему скажи, что впредь, когда он вздумает запирать сельдь, пусть не просит меня, чтобы я передавал его телеграммы и поставлял ему покупателей, хватит, я уже учёный!
Эдеварт собрался идти домой, но Габриэльсен всё говорил и говорил: А наш староста, смех да и только, да я его десять раз могу обвести вокруг пальца. Дорога... разве нам не нужна дорога, по которой все могли бы ездить? Вот что нужно было сделать, пока у нас водились деньги, и, будь я старостой, мы бы обязательно её проложили. Неужели вы там в своём Поллене верите, что Каролус и впрямь помешался? Да он такой же сумасшедший, как ты или я! Дурит он вас, и всё тут, сам небось до смерти радешенек, что избавился от жены, которая и шагу не давала ему ступить. А вы там у себя в Поллене всё принимаете за чистую монету. Каролус староста! Ступай домой и вылей на него ведро холодной воды да пни его под зад, и у него мигом всю дурь как рукой снимет! Хотя толку от него всё равно не будет, он и никогда-то ничего не мог, и теперь не сможет. Так всем и скажи!
Эдеварт ушёл. В проулке он встретил поджидавшую его Ольгу, ей хотелось поболтать с ним. Она оставила работу и притаилась в укромном месте. Эдеварт молодой парень, они давно знакомы, а теперь в лавку молодые люди почти не заходили. Для такого случая Ольга умылась и причесалась, на ней не было больше ни бисерного пояска, ни корсета, ни туфель с кисточками, ничего нарядного — обычная темноглазая девушка, которой хочется немного развлечься. Будут ли в Поллене в этом году танцы на Рождество? Эдеварт должен вспомнить о ней и пригласить её на танцы. А весной к ним приедут те шкиперы? Вот щедрые люди, им ничего не стоило отвалить Августу за игру целый далер! Как жаль, что Рагна родила ребёнка, Рагна дурочка, она была слишком молоденькая и не знала, что можно сделать. Слава Богу, ребёночек умер. Говорят, его задушила её бабушка.
Что ты болтаешь! — воскликнул Эдеварт.
Так говорят. Бабушка понимала, что ей не под силу прокормить и мать и ребёнка, вот она и придушила его. Неужели ты ничего не слышал? Ах да, тебя ведь не было дома, а у нас тут все об этом знают. Я вот ещё что хотела спросить:
Эдеварт вернулся домой без золотого кольца, но чувствовал себя богачом — он принёс ткань для сестёр, и Юсефине из Клейвы, приглашённая сшить девочкам платья, восхищенно покачала головой, увидев красивую ткань. Девочки всегда знали, что, если Эдеварт пошёл что-нибудь им купить, он выберет самое лучшее.
Словом, Эдеварт ушёл на Лофотены на карбасе Каролуса и с его снастью. Каролус согласился, он почти пришёл в себя, понимал всё, что ему говорят, и даже больше: сам заметил, что команда не доверяет ему, и потому не возражал против того, чтобы остаться дома, отправив своё судно на заработки, вот так-то; в конце концов он оживился и даже сделал вид, что дела местной управы никак не позволяют ему идти на Лофотены. Он начал заниматься архивом и протоколами и уже не пытался ничего рвать.
Но Эдеварт смотрел мрачнее тучи: на чужом судне и с чужой снастью он был всего лишь наёмник, небольшие преимущества, положенные ему как главе артели, мало что значили для человека, уже побывавшего шкипером. Но выбора у него не было. Если рыба пойдёт, он и так неплохо заработает, а в деньгах он нуждался как никогда, потому как в голове у него созрел один план.
Ничего особенного или странного в его плане не было, просто он решил уехать из Поллена. Навсегда? А Бог его знает, может, и навсегда. Оставаться здесь ему было невмоготу.
Эдеварт и помыслить не мог, что его родной Поллен может внушать ему такой ужас; чего здесь только не случилось за последнее время — и убийство, и помешательство, а какая тут царила испорченность, безнадёжность давила людей, бедность была вопиющая, нечем было кормить даже детей; в Нижнем Поллене ночью взломали дверь сарая и украли вяленую сайду, на снегу остались следы детских ног. А ведь в той сайде не осталось ничего питательного, есть её — всё равно что жевать стружку! Удача с сельдью прошлой зимой лишила людей рассудка и здравого смысла и в конце концов разорила их; теперь Поллену конец, здесь нельзя оставаться! Эдеварт жил и питался дома, проедая те жалкие шиллинги, что его отец получал на телеграфе. Ему было не на что даже закупить себе провиант для поездки на Лофотены.
Один только юный Ездра ещё мог смеяться и веселиться. Он с утра до вечера ходил за Эдевартом, как сам Эдеварт два года назад ходил за Августом; Ездра хотел снова работать у него, и потому Эдеварт взял его на полная в свою лофотенскую артель. Ездра был ловкий парнишка, он ещё не конфирмовался, но выпросил у пастора отсрочку, купил себе снасти и рыбацкую робу, и у него ещё остались деньги. Тогда дай мне немного взаймы, попросил Эдеварт. Это я могу. Ездра засмеялся, приняв эту просьбу за шутку. Но у Эдеварта не было иного выхода, как взять взаймы несколько далеров у своего бывшего кока, — а что поделаешь, если его собственные деньги были вложены в недвижимость на юге и он не мог ими воспользоваться.
Хотя бы это было улажено. Теперь оставался Йоаким.
О, Йоаким обладал завидной проницательностью, он уже давно понял, что у старшего брата не всё ладно: случайно он увидел его пустой бумажник, а когда старший брат вернулся домой с тканью на платья для сестёр, на пальце у него не было золотого кольца. Йоаким был неглупый парень, ему тоже нужно было обеспечить себя на зиму продовольствием и снастями, и, когда Эдеварт наконец пришёл к нему поговорить и признался, как плохо обстоят у него дела, Йоаким уже придумал выход. Какой выход? — спросил Эдеварт. Не твоё дело, ответил Йоаким.