Скиталец Ларвеф
Шрифт:
– Их нет.
– Но они были!
– возразил Хымокесан.
– Были! Я за это ручаюсь!
– В том-то и парадокс, - сказал Нев, - что их никогда здесь не было.
– И ты это знал?
– Знал.
– Но почему же ты ничего не сказал?
– Потому что каждый верит себе больше, чем другим. Вас много. Я один. Вы бы мне не поверили.
– Ты прибегаешь к уловке, - крикнул разгневанный Хымокесан, - не достойной машины! Ты не имел права молчать. Всем известно, в том числе и тебе, что твои электронные чувства не поддаются ни гипнозу, ни воздействию наркотиков. Уж не в заговоре ли ты
– В заговоре с планетой?
– изумился Нев.-Но она же не живой дильнеец. Онавещь. Огромная вещь.
– Ты тоже вещь, - сказал кто-то из присутствующих.
– Заговор вещей, - пошутил биолог Карег.
Хымокесан метнул в него гневный взгляд, не одобряя неуместную шутку.
Наступило молчание, которое не предвещало ничего доброго. Тяжелая тень необъяснимой загадки легла на наше сознание и придавила его. Все начали расходиться, каждый к своим обязанностям и размышлениям,
Прошло часа два, томительных, неясных, тревожных.
Меня вызвал к себе Хымокесан.
– Ларвеф, - начал он бел всяких предисловий, - я считаю вас справедливым и объективным дильнейцем.
– Надеюсь, не более объективным, чем повар-фармацевт Нев?
– Не напоминайте мне об этом электронном мерзавце.
Он в сговоре с парапсихологом Хымом. Сейчас всем без исключения ясно, что был проделан недопустимый эксперимент....
– Вы говорите, всем ясно? Разумеется, кроме меня. Мне это вовсе не ясно.
Хымокесан улыбнулся.
– Вы из тех, кто никогда не торопится произнести свой приговор. Потому я и хочу просить вас быть судьей. Парапсихолога Хыма за его проступок мы должны предать общественному суду.
– Но, может, судить следует не его, а планету, с которой мы недавно расстались?
– Слушайте, Ларвеф. Я мог терпеливо выслушать такую нелепость от автомата Нева, но не от вас. Мертвые планеты не занимаются психологическими экспериментами.
Хымокесан был категоричен. Это я за ним заметил давно. Это был его главный, а может, единственный недостаток.
Но этот недостаток мог погубить всех нас.
– Откуда вы можете это знать, чтобы говорить так уверенно?
– сказал я.-Для столь смелого обобщения у вас не так уж много материала.
– Я доверяю приборам больше, чем своим чувствам, Ларвеф. Ни химики, ни физики, ни биологи не нашли на Планете сюрпризов ничего такого, что могло воздействовать, как гипноз, на наши чувства. Мне нужна истина, Ларвеф. Нельзя вести корабль в космических просторах, не зная явления, которое стоит на вашем пути. Я почти уверен в том, что психолог Хым ради интересов своей науки решил пожертвовать спокойным состоянием наших нервов.
– Откуда у вас такая уверенность, Хымокесан?
– Прежде всего из знания всех сильных и слабых сторон своих спутников. Прежде чем пустить на корабль каждого из вас, не исключая автоматов, я тщательно изучил характер каждого. Прошлое Хыма заставило меня долго сомневаться. Я об этом, кажетс o, уже говорил. Мне было известно, что это страстный экспериментатор, ради познания готовый пожертвовать собой...
– Собой-не сомневаюсь, - прервал я своего разгневанного собеседника, - но не вами, не мною.
– Вы в этом уверены?
–
– Я тоже с ним говорил. Так вы отказываетесь быть судьей?
– Мне легче судить самого себя, чем этого дильнейца. Ведь его подозревают в проступке, которого он не совершал.
– Ларвеф! Вы уклоняетесь от общественного долга...
– Нет. Я против всякого суда. Мы слишком мало пробыли на Планете сюрпризов, чтобы быть в чем-либо абсолютно уверенными. Нужно забыть о том, что случилось, и спокойно лететь дальше.
Ларвеф прервал свой рассказ, не закончив его. Наступил тот час, когда не оставалось времени на разговоры, час неотложных занятий и дел.
Двое слушателей и одна слушательница с нетерпением ждали продолжения рассказа. Но были дела поважнее всяких рассказов и историй. Этими делами и занялся Ларвеф.
Он проверял приборы летательного аппарата, который принес его из бесконечности в этот малый и тихий мир. Уж не собирался ли он в самом деле улететь отсюда?
Наконец, потрудившись вволю, утомившись и желая чуточку отдохнуть, он продолжил свою историю.
– На чем я остановился?
– спросил он своих слушателей.
– Да, на споре с Хымокесаном. Хымокесан был отличный астронавигатор, а значит, он обладал талантом не только замечать явления крупного порядка в их целом, но отмечать про себя детали, мелочи. Без этого нельзя управлять таким сложным хозяйством, как космический корабль, Но, по-видимому, гнев и пристрастие заставили его не заметить того, что заметил я. Психолог Хым целиком ушел в исследования. Он, в сущности, один на всем космолете теперь искал ответ на всех тревожащий вопрос. И физики, и химики, и биологи успокоились, поспешив уверить себя, что они изучили Планету сюрпризов. Он один не успокоился.
Зайдя к нему в лабораторию, я застал его в глубокой задумчивости.
– Ларвеф, - вдруг спросил он меня, - вам, разумеется, известно, что такое здравый смысл?
Наивность вопроса удивила меня. Я принял его за шутку.
– Еще бы! Здравый смысл есть здравый смысл.
– Да, в обычных и стабильных условиях, когда наш опыт и наши чувства дома. Но здесь...
– Уж не считаете ли вы, - сказал я, смеясь, - что здесь он мешает?
– Да, Ларвеф. На Планете сюрпризов он нам помешал. Столкнувшись со странным и алогичным явлением, мы все стали рассуждать, как рассуждали бы у себя на Дильнее. Все, впрочем кроме автомата, который оказался объективнее нас, а значит, и разумнее.
– Вы думаете, что планета сыграла с нами в эту недозволенную игру?
– А кто же еще?
– Он посмотрел мне прямо в глаза.
– Или вы думаете, что это сделал я?
– Нет, я этого не думаю.
– Но если не я, то кто? Кто же? Почему вы молчите?
– Не знаю. Ни за что не поручусь.
– А я готов поручиться. Я в этом убежден. Мы поторопились улететь с планеты, не изучив ее так, как она того заслуживает. Еще за несколько дней до посадки, когда мы только приближались к ней, я, как психолог и врач, не мог не обратить внимания на одно крайне странное обстоятельство. В сознании каждого как бы пробудилось прошлое, проснулись воспоминания. Этого никогда не бывает в том случае, если космолет приближается к новому неизвестному месту.