Скитания
Шрифт:
Наконец шум дошел до аббата, и он вызвал зачинщиков переполоха. Приор начал сбивчивые объяснения. Как он и ожидал, аббат обрушил на него неистовый гнев. Исчерпав весь запас ядовитых слов, Паскуа немного поостыл и спросил:
– А вы говорили с Филиппо Бруно?
– О чем с ним говорить, он же пострадавший, – возразил приор.
– Пострадавший?! Я, к великому моему сожалению, должен в тысячный раз заметить вам, отец приор, что вы совсем не знаете тех, кого призваны опекать, хотя и расточаете перед ними соблазны. Студента Бруно надо расспросить, и он не скроет
Через несколько минут Бруно появился перед монастырскими сановниками и правдиво рассказал о том, что произошло. Как ни пугала монахов мысль, что церковные ценности могли быть украдены и проданы в городе, но истина оказалась для них страшнее.
В монастыре Сан-Доминико Маджоре, этом оплоте истинного благочестия и веры, нашелся человек, отрицающий святость икон!
Аббат и приор на время забыли о своей вражде: дело оказалось настолько серьезным, что грозило обоим плачевными последствиями. По приказу мессера Паскуа отец циркатор отвел Бруно в темный карцер, где тот должен был сидеть без пищи и воды до разбора дела.
– Ну, что теперь скажете, отцы? – спросил аббат.
На лицах приора и ключаря появился ужас.
– В наш монастырь проникла лютерская ересь! – провозгласил приор.
– Надо найти единомышленников Бруно и всем им вынести жестокий приговор! – подхватил ключарь.
– Вот, вот, – насмешливо подтвердил настоятель. – Придадим делу широкую огласку, пусть оно докатится в Рим до монсеньера [141] прокуратора, [142] чтобы он сам явился расследовать дело.
141
Монсеньер – обращение к представителям высшего католического духовенства.
142
Прокуратор – наместник, которому принадлежала в стране высшая власть над членами ордена.
Ключарь схватился за голову:
– Я преклоняюсь перед мудростью мессера аббата!
– Шум вокруг этого события поднят напрасно, – сказал аббат. – Надо было сразу привести ко мне Бруно, и я все бы уладил. Мальчик горяч и честен, у него появляются необдуманные порывы, но его таланты предвещают ему великую будущность. И я напомню важное обстоятельство, о котором вы забыли. По вашему донесению, Бруно оставил в келье распятие: это значительно уменьшает его вину.
Монахи угодливо закивали головами.
– Боюсь, что придется разбирать дело на капитуле, вот к чему привело ваше неуместное усердие! Поручаю вам подготовить братию так, чтобы наказать виновного не слишком строго. А иконы вернуть в келью Бруно!
– Слушаем, мессер!
Филиппо Бруно предстал перед судом капитула. После непродолжительного обсуждения постановили: послушник Бруно должен соблюдать строгий пост в течение месяца и ежедневно класть по триста земных поклонов.
Идя из зала заседаний, ключарь шепнул приору:
– Дешево
– Воля мессера аббата! – пожал плечами приор.
Пораздумав, он не стал писать доноса на Паскуа, хотя Бруно и был любимцем настоятеля. Разбирательство повлекло бы неприятные последствия для ключаря и циркатора, а оба они были порчеллистами. Но дон Марио постарался не забыть происшествие, чтобы при случае воспользоваться им против соперника.
Сальваторо горько упрекал Бруно.
– Ах, Липпо, Липпо, почему ты не посоветовался со мной, когда задумал этот безумный поступок?
– Ты стал бы меня отговаривать, – ответил Фелипе. – А я не мог больше терпеть иконы в келье.
– Но их все равно повесили! Не станешь же ты выносить их второй раз?
– Теперь не стану. За это меня выгонят из монастыря, а то и засадят в подземную тюрьму. Ни того, ни другого я не хочу. Иконы у меня висят, но все знают, как я к ним отношусь.
Среди студентов репутация Бруно поднялась необычайно высоко. Их потрясла смелость Фелипе, восставшего против церкви. В первый раз, когда Бруно появился в аудитории после суда, его окружила толпа товарищей. Общее мнение выразил Тиначчо Макерони:
– Ну, петушок, ты храбрец, каких мало найдется в Италии! И хотя я тебя постоянно защищал, но ребята думали, что ты не ходишь по ночам в город из боязни наказания. А ты вон какой!
И он крепко обнял Бруно при общем гуле одобрения.
Глава шестая
Монах
Пришел к концу послушнический искус Филиппо Бруно, и 16 июня 1566 года должно было состояться его пострижение в монахи. К этому же дню монастырское начальство приурочило пострижение Сальваторо Ронка, которое неоднократно откладывалось.
За последний год Ронка сильно вырос и возмужал. Он стал намного выше Фелипе и сделался так силен, что в шуточной борьбе с товарищами одолевал двух и трех противников. Любители запретных развлечений не раз приглашали Сальваторо в город, но тот всегда отказывался: ему противны были развлечения ночных гуляк.
Собор Сан-Доминико был полон народа. Справа от входа стройными рядами стояли монахи в белых рясах с непокрытыми головами, слева толпились горожане. В подсвечниках и паникадилах горели тысячи свечей, густой дым ладана поднимался к куполу, пронизываемый солнечными лучами. Священники в парадных ризах с накинутыми поверх короткими белыми кружевными пелеринами двигались чинно, величаво.
Окончилась торжественная месса, во время которой Бруно и Ронка в последний раз исполняли обязанности причетников. Каждого из постригаемых два священника вывели под руки на средину храма. В толпе молящихся началось шушуканье:
– Смотрите, тот бледный какой молоденький!
– А какой он красивый и грустный!
– Монна Барбара, а ведь это тот самый…
– Кто?
– У которого застрелили невесту после праздника Сан-Дженнаро. Помните, в позапрошлом году осенью?
– Он, он! Не мудрено, что бедняжка пошел в монахи!