Скитания
Шрифт:
В этот раз он принялся опровергать мнение, что церковь бескорыстна.
– Наш святой орден основан как нищенствующий, – говорил ректор, – а между тем за столетия его существования доминиканцы собрали огромные богатства. И это хорошо, это угодно Господу! А почему?.. Потому что для борьбы с ересями нужны большие средства.
Затем мессер Паскуа перешел к другой теме. Он развивал мысль, что монахи, ратники Христова воинства, далеко неравноценны перед Богом.
– Вот, например, взять вас, здесь передо мною сидящих, – разглагольствовал ректор, – и рядовых монахов ордена, разве есть что-либо общее в вашем предназначении? Доля рядовых членов нашего братства тяжела: они гибнут в религиозных
Сосед слева шепнул Бруно:
– Они сами стараются вознаградить себя, не дожидаясь загробного блаженства.
– Но вы, избранные, – тут ректор повысил голос, – вы – будущие аббаты, епископы и кардиналы, духовные руководители неисчислимых толп верующих, и справедлива божья воля не откладывать ваше воздаяние до райских врат. Вас ждут почести, роскошные дворцы, золоченые кареты, пурпурные мантии и, может быть, тиара [122] самого святейшего папы…
Аббат Паскуа искусно доказывал, что, когда его слушатели достигнут вершин церковной иерархии, все будет им дозволено, все их грехи отпустит Господь.
122
Тиара – головной убор папы.
Бруно ушел с лекции, удивленный откровенными речами аббата.
Вечером, когда Фелипе готовился ко сну, в келью вошел Макерони. К удивлению Брутто, он был одет вместо сутанеллы в камзол и панталоны, у пояса висела шпага.
– Я за тобой, – заявил Мэкерони. – Идем в город. Ты припрятал светскую одежду?
– Город? Светская одежда?!
Бруно ничего не понимал, и Макерони начал объяснять:
– Видишь ли, петушок, каждый из нас сохранил старое платье и оружие. Кельи у нас, правда, не запираются, но наше добро укрывают те, кто имеет право держать дверь на замке.
– Кто же это?
– Учителя внутренней и внешней школы, органисты, [123] регент церковного хора, смотритель конюшен… Платят им не слишком много, и они не прочь заработать с нашего брата.
– Я все имущество сдал отцу ключарю.
– Не беда. У нас кое-кто остался сегодня дома после вчерашнего перепоя, и мы подберем одежду на твой рост.
– Но разве отец Антонио выпустит вас из монастыря? – спросил Бруно. – Это неподкупный святой старик.
– А мы не искушаем его святость, – ухмыльнулся Макерони. – В задней стене есть потайная калитка, и секрет ее нам известен.
123
Органист – музыкант, играющий на органе. Орган – духовой музыкальный инструмент больших размеров, в трубы которого нагнетается воздух при помощи мехов.
– Но как вы скрываете свои похождения от отцов монахов?
Макерони снова обуял смех:
– Отцы монахи? Да они сами ходят в город каждую ночь. И, конечно, не за тем, чтобы служить мессы.
Монахи уходят по ночам кутить в город! Бруно хотел выказать удивление, но вспомнил, что часто видел, как почтенные отцы по утрам, еле держась на ногах, пробирались в свои кельи вместо того, чтобы идти в церковь.
Фелипе поблагодарил товарища за предложение, но сказал, что у него нет желания сопровождать его в город.
– Ладно, петушок, я тебя понимаю. Ты какой-то особенный. Ну, да и то сказать, должны же быть в нашем содоме праведники, ради которых Господь еще щадит его! [124]
Макерони
– Кольчуга?
– А как же, – подмигнул тот. – Ночью по городу бродить опасно, могут напасть худые люди.
Он оставил келью. Бруно плохо спал ночь, его мучили кошмары. На лекции он с облегчением увидел целого и невредимого Макерони, тот дружески хлопнул его по плечу. Во время занятий студент дремал, а после обеда пришел к Фелипе.
124
По библейскому преданию, бог обещал не предавать гибели город Содом за грехи его жителей, если среди них найдется несколько праведников.
– Ну, была у нас вчера потеха! – начал он рассказ. – В нашу компанию затесались три монаха, конечно, все паскуалисты…
– А ты тоже паскуалисг? – с любопытством перебил Бруно.
– Попробуй прийти на экзамен к ректору, не будучи паскуалистом! – рассмеялся Макерони. – Но ты слушай, что было дальше. Мы вышли из кабачка на рассвете, «веселыми ногами скакаша и плясаша…». И вдруг навстречу компания порчеллистов, они, видишь ли, кутили по соседству. Кто-то из них бросил нам обидное слово, наши ответили, и завязалась такая потасовка…
– Я удивляюсь, – сказал Фелипе, – как вас не забирают испанские патрули.
Макеронн беспечно отозвался:
– Э, они с нами не связываются. Отцы доминиканцы пожаловались вице-королю, что солдаты мешают им навещать по ночам тяжелобольных верующих.
Не всегда запретные похождения заканчивались благополучно. Иногда собутыльники вливали в себя столько лакрима кристи, [125] что теряли рассудок и начинали громить приютившее их «заведение», а бывало, что «смиренные иноки» врывались в дома с целью грабежа и убийства. Ведь в Сан-Доминико Маджоре под белой рясой скрывалось немало преступников, приговоренных к каторге и даже плахе. Но монашеский сан обеспечивал им неприкосновенность.
125
Лакрима кристи (лат.) – слеза Христова, сорт вина.
Суд узнавал лишь о ничтожно малой части тысяч и тысяч преступлений, совершаемых доминиканцами. В огромном большинстве случаев монастырскому начальству удавалось закончить дело миром, так или иначе ублаготворив или запугав жалобщиков. В тех немногих случаях, когда дело принимало огласку, с преступниками расправлялись жестоко: лишали сана, бичевали и ссылали гребцами на галеры.
За менее тяжкие преступления виновные отделывались заключением в подземной монастырской тюрьме.
Тиначчо Макерони, Джулио Асколано и другие товарищи не раз еще соблазняли Бруно отправиться с ними ночью в город, но молодой студент всегда отвергал такие предложения. Он предпочитал выходить из монастыря по воскресным дням после мессы.
Фелипе отправлялся прямо в домик Саволино, где его с радостью встречали не только дядя и тетка, но и согнувшийся в дугу Джузеппе Цампи и толстая, пышущая здоровьем кухарка Чеккина.
Старики Саволино тяжело переживали гибель Ревекки. Они полюбили ее всей душой, видели в ней дочь, ее детей мечтали лелеять. Синьор Джакомо часто сидел в садике и смотрел на двойную вершину Везувия, которая благодаря удивительной прозрачности воздуха казалась совсем рядом. Там, у подножия вулкана, была погребена его Ревекка, надежда его старости. Она ушла из жизни, а за ней ушел из его жизни и Фелипе…