Скитания
Шрифт:
– Верую во единого Бога отца вседержителя, Творца неба и земли, видимым же всем и невидимым…
Бруно без запинки прочел по-латыни «Символ веры». [108]
– Читал ли ты творения святых отцов церкви и что именно?
Фелипе перечислил множество богословских книг. Видя, что перед ним юноша с необычными для его возраста знаниями, дон Амброзио перешел к сложным богословским вопросам. Но недаром богословие было основой образования в любом учебном заведении. Фелипе с его поразительной памятью прекрасно знал творения отцов церкви и свободно приводил длинные цитаты.
108
«Символ
Настоятель, сам имевший ученую степень магистра богословия, пришел в восторг.
А затем аббат рассказал Бруно историю создания доминиканского ордена.
– Наш орден основан святым Доминико Гусманом, жившим с 1170 по 1221 год, – говорил дон Амброзио. – При жизни святого Доминико в Европе стали распространяться ереси, и особенно богопротивная ересь альбигойцев. [109] Святой Доминико, всей душой печалясь об еретиках, осужденных на вечные муки, обратился к святейшему папе и предложил основать орден проповедников, которые должны были убеждать заблуждающихся. Но если они продолжали упорствовать, то очистительный огонь костра спасал их души…
109
Альбигойцы отрицали таинства, троичность божества, ад, чистилище… Католическая церковь вела ожесточенную борьбу с альбигойцами в XII–XIV веках.
Бруно невольно поежился. Хорошо спасение!
Аббат продолжал:
– Девизом ордена стало изображение свирепой собаки с пылающим факелом во рту. Слово «dominicanes» можно разделить по-латыни на два слова «Domini canes» – божьи собаки. [110] Они грызут врагов веры, как и подобает псам, а факел во рту собаки означает, что доминиканцы распространяют свет истинного Христова учения… Вот в какое знаменитое сообщество братьев вступаешь ты, сын мой! Однако я должен тебя предупредить, что в этом сообществе – увы! – завелся волк в овечьей шкуре, совращающий послушников и даже отцов монахов с истинного пути и толкающий их на путь неповиновения властям предержащим!
110
Доминус (лат.) – господин, Бог; канис (лат.) – собака.
Такая ненависть прозвучала в голосе настоятеля, дотоле спокойном и даже мягком, что Бруно был удивлен.
– О ком вы говорите, мессер? – робко спросил юноша.
– Nomina sunt odiosa! [111] – внушительно сказал аббат. – Ты узнаешь этого нечестивца по его делам. И, надеюсь, останешься глух к прельщениям! А теперь иди, и да будет с тобою мир!
Через час Бруно вызвали на капитул. [112] Обширную комнату заполняли ряды монахов, сидевших на скамьях. На возвышении стояли кресла для аббата, приора, ключаря [113] и прочих монастырских сановников.
111
«Номина сунт одиоза» – латинская пословица: «Об именах не говорят».
112
Капитул – общее собрание монахов.
113
Приор – помощник аббат. Ключарь ведал хозяйством.
Фелипе, смущаясь, остановился перед креслом аббата. Дон Амброзио, низенький полный человек средних лет, смотрел на Бруно поощрительно. У Фелипе мелькнула мысль:
«Как же это? У настоятеля небольшие серые глаза, а на меня сквозь ширму смотрели глаза огромные, черные…»
– Филиппо Бруно, перед полномочным собранием
Бруно громко сказал:
– Желаю войти в великое братство отцов доминиканцев и всего себя посвятить на служение людям!
Среди монахов послышался ропот: вступающий в орден самовольно изменил формулу обращения к капитулу.
– Ты должен служить Богу, а не людям! – послышались возгласы.
Аббат сверкнул глазами на недовольных, и шум смолк. В монастырях по уставу власть принадлежала капитулу, а на деле все решал настоятель.
Паскуа сделал вид, что принял изменение уставной формулы за простую обмолвку растерявшегося юноши, и торжественно возгласил:
– Брат Филиппо Бруно принят в новиции [114] с годовым сроком искуса. Оный же Филиппо Бруно зачисляется во внутреннюю монастырскую школу. [115]
114
Новиций – послушник, человек, готовящийся принять монашеское звание.
115
Монастырские школы разделялись на внешние и внутренние. Во внутренних школах обучались те, кто предназначал себя к монашеству. Во внешних школах обучение носило более светский характер.
Монахи в белых рясах закивали головами в знак того, что слова аббата выражают мнение всего капитула.
Для Фелипе началась новая эпоха жизни.
У отца ключаря молодой послушник получил одежду, ему дали книги и письменные принадлежности с наказом бережно обращаться с вещами.
Был поздний вечер, когда ключарь привел юношу в большой неуютный дортуар и показал ему свободное место на нарах. Будущие товарищи по школе спали. Бруно улегся на тощий матрац, накрылся тонким одеялом и, утомленный переживаниями дня, быстро заснул.
Ему приснилась Ревекка. Юноша целыми днями думал о ней, вспоминал каждый жест любимой, каждое слово, сказанное ею во время их встреч.
В этот раз он видел себя с девушкой у широкой реки. Надо было перебраться на другой берег, потому что где-то близко скрывались враги, угрожавшие разлучить их. Фелипе искал переправу, но вдруг появились преследователи и открыли стрельбу. Непонятным образом выстрелы превратились в удары колокола, и Фелипе пробудился.
В дортуаре было шумно. Ученики вскакивали с мест, выхватывали одежду из-под изголовья, накидывали на себя и убегали. Сердитые окрики надзирателей подгоняли замешкавшихся.
– Что случилось? Пожар? – спросил Бруно торопившегося соседа, высокого нескладного парня с длинными руками и ногами.
– А, новенький! Скорее одевайся и ко всенощной, не то отец циркатор [116] покажет тебе пожар!
Пока Бруто натягивал одежду, ученики, понукаемые надзирателями, скрылись. Фелипе двинулся к выходу, но его перехватил точно выросший из земли тощий монах с землистым лицом и неслышной походкой.
– Ай-ай-ай, какой непорядок! – укоризненно сказал отец циркатор. – Сон ценишь дороже молитвы?
116
Циркатор – монах, наблюдавший за порядком в монастыре.
– Я первую ночь здесь, – оправдался Бруно. – Не знал обычая.
– Сегодня прощаю, но если повторится, донесу отцу приору.
Бруно поспешил в капеллу. Там при свете немногих свечей шло всенощное бдение. Патер заунывно читал молитвы, певчие подтягивали сонными голосами. Фелипе с удивлением заметил, что многие молящиеся – и монахи и ученики – спят стоя. Через полчаса ученики вернулись в дортуар.
Фелипе долго не мог забыться. Но лишь только начали смыкаться веки, как новый колокольный звон и новый вихрь мечущихся фигур мигом сдули с него сон. На этот раз Бруно успел выбежать со всеми вместе.