Скитания
Шрифт:
Привлеченные необычным процессом, судебную залу переполняли любопытные: дворяне, испанские офицеры, монахи, купцы, богатые евреи. Люди переговаривались, шутили, смеялись, но все смолкло, когда подеста подал знак истцу.
Елеазар говорил долго. Он доказывал свое отцовское право текстами из Библии, грозил непокорной дочери божьим гневом, обвинял ее в неблагодарности. Ревекка слушала не перебивая.
Предоставляя слово другой стороне, подеста спросил синьора Саволино, есть ли у него адвокат. Прежде чем Саволино успел ответить, Ревекка отстранила его
– Адвокаты не нужны тем, кто возлагает надежду на Бога! – воскликнула она. – Я буду защищаться сама!
– Говори, девица! – приказал подеста.
– Все, что здесь сказано моим отцом, правильно по иудейскому закону. Но я отвергаю этот закон и желаю принять святую католическую веру!
По залу пронеслись возгласы, загремели аплодисменты.
Из толпы выдвинулся дон Кристофоро Монти. Благочестиво закатив глаза, он провозгласил:
– Святая апостолическая церковь берет заблуждавшееся, но раскаявшееся чадо под свою защиту!
Мягко, но решительно отстранив монаха, вперед выступил дон Грегорио Монтихо, кастеллан [104] замка Санта-Эльмо, офицер средних лет в шляпе со страусовыми перьями, в блестящем мундире, увешанном знаками отличия, со шпагой, подвешенной впереди на испанский манер. Глядя на Ревекку, полковник заговорил:
– Испанская нация всегда чтит юность, особенно в тех, кто, отвергая ложное учение, прибегает в лоно святой апостолической церкви. Я предлагаю вам, девица, надежное убежище в стенах Санта-Эльмо.
104
Кастеллан (ит.) – комендант.
Альда тихо ответила:
– Неприлично было бы мне, отказавшейся от жестокого отца, покинуть отца великодушного и сострадательного, хорошего христианина и доброго гражданина Неаполя…
– Кто этот новый отец? – недоверчиво спросил кастеллан.
– Достопочтенный синьор Джакомо Саволино, который приютил меня, когда я оставила гетто. Он выразил непременное желание удочерить меня тотчас же, как я приму святое крещение, и с моей стороны было бы черной неблагодарностью насмеяться над его добротой, хотя я высоко ценю внимание синьора испанца…
Саволино удивленно крякнул:
– Вот девчонка! Бес, а не девчонка!
В толпе пронеслось шушуканье:
– Еврейка умна, как судья, поседевший на службе… Испанцу нечего возразить…
И действительно, разочарованный кастеллан затерялся среди зрителей.
Подеста обратился к синьору Джакомо:
– Эта девица говорит правду?
– Истинную правду, – горячо подтвердил Саволино, – клянусь в этом святым животворящим крестом господним! – Он перекрестился. – Я беру ее в дочери.
– Еще один вопрос, – сказал градоправитель. – Как представитель гражданской власти, я обязан следить за точным исполнением законов. Имеет ли право сия несовершеннолетняя Ревекка, дочь Елеазара, принять христианство без согласия отца?
Елеазар хотел
– По точному смыслу указа Генеральной хунты 1488 года в Вальядолиде, – торжествующе выкрикнул монах, – мужчинам иной веры разрешается присоединяться к нашей святой религии в возрасте четырнадцати лет и женщинам в возрасте одиннадцати лет. Сколько тебе лет, девица?
– Мне исполнилось пятнадцать.
– Закон соблюден, – заметил подеста. – Жид, твоя претензия отвергнута. У тебя нет больше дочери. Она станет христианкой.
Глаза Елеазара мрачно сверкнули.
– Она никогда не станет христианкой, – пробормотал он так тихо, что его услышала только жена.
Мариам громко вскрикнула:
– Дочка моя, доченька!..
– Мама!.. – Ревекка бросилась к матери: – Мама, прости, прости за все!..
Елеазар грубо оторвал Мариам от дочери и, сопровождаемый ругательствами и насмешками, потащил жену за собой. Подеста сурово крикнул вслед уходящему:
– У вас, иудеев, длинные руки, но помни, Елеазар, что твоя дочь отныне находится под покровительством города Неаполя, и горе тебе, если ты задумаешь ей мстить!..
Бен-Давид не ответил. Под огнем враждебных взглядов кучка евреев оставила дворец градоначальника.
Глава восьмая
В осажденной крепости
Ревекка снова появилась среди пансионеров, внимание поклонников было ей возвращено сполна. Достоинство христиан позволяло любить еврейку, решившую стать католичкой. Но Ревекка узнала цену этой влюбленности и встречала ухаживания с гордым и презрительным видом. Только Бертино, сохранивший свое чувство в дни отвержения Ревекки, встречал ответную привязанность, и это возносило черноглазого малыша на вершину счастья.
Крещение Ревекки было назначено через месяц, а за это время юная еврейка должна была изучить догматы католической веры у пансионского исповедника, сурового патера Базилио Беллука.
События первых же дней после суда показали, что Елеазар бен-Давид не склонен считаться с предупреждением властей и что Ревекке и ее друзьям грозит большая опасность. Первым это пришлось изведать Фелипе.
Вечерело, когда с синьором Джакомо случился сердечный припадок, и оказалось, что нет лекарства, которое он принимал.
– Я пойду в аптеку! – воскликнул юноша и выбежал из дому.
Как обычно, Фелипе надел кольчугу и взял кинжал, и это спасло его в минуту беды. Фелипе задержали в аптеке с приготовлением лекарства, и, когда он возвращался домой, было уже темно.
Юноша шел по пустынной улице, и вдруг из темного подъезда выскочили двое мужчин в плащах и масках – высокий и низенький. Фелипе не успел опомниться, как почувствовал тупую боль между лопатками: один из нападающих ударил его в спину кинжалом. Добрая сталь кольчуги выдержала удар. Убийцы растерялись от неожиданности, а Бруно успел выхватить оружие и полоснул высокого по руке. Фелипе проскользнул между врагами и прижался спиной к кирпичам стены.