Скитания
Шрифт:
Джузеппе Цампи не оказалось на посту.
– Вы убили его! – воскликнул Фелипе.
– Что вы, милостивый синьор! Мы не занимаемся такими делами…
В конце улицы показался старый Цампи, спешивший изо всех сил. Его седая борода развевалась на ветру, он махал руками.
– Отпусти этих людей, – шепнула Васта племяннику. – Мы не докажем их вину.
Кольцо школяров расступилось, и бандиты мгновенно скрылись.
– Это не евреи, – сказал Бруно.
– Конечно, нет, – сказала синьора Васта. –
Когда Цампи, запыхавшись, добрался до крыльца, от него узнали следующее. Некто в белом одеянии, принятый стариком за ангела, внезапно появился перед ним и закричал:
– Что ты здесь стоишь, Джузеппе Цампи? Разве ты не знаешь, что Иисус Христос уже спустился на землю и судит живых и мертвых на улице Кожевников?! Торопись, не то опоздаешь!
И бедный безумец, забыв обо всем на свете, бросился бежать на Страшный суд…
Фелипе и синьора Васта обменялись многозначительными взглядами.
В помощь Цампи поставили дюжего малого, несколько лет служившего у Саволино. На его бдительность и честность можно было положиться. Всем обитателям пансиона предложили выходить из дому только в случае необходимости и вести себя осмотрительно.
Возвращаясь, слуги докладывали о подозрительных встречах, о соглядатаях, скрывавшихся за углом, и о других, зазывавших в тратторию и суливших деньги за услугу. Видно, огромна была ненависть Елеазара к дочери-отступнице, что он окружал ее убежище шпионами и убийцами, не жалея золота на их оплату. И все же друзья Ревекки не обращались к властям, понимая полную бесполезность жалоб.
Во всяком гарнизоне во время осады обнаруживаются маловеры и трусы. Нашлись они и в доме Фазуччи. Некоторые слуги потребовали расчета. Среди них был и Санти, продавший Ревекку за золотые флорины. Нечистая совесть погнала его из дома, где вместо прежнего спокойствия и веселья царила тревога. Шесть учеников оставили пансион Саволино, заявив, что не намерены рисковать жизнью для спасения еврейки.
– Ваши ученики бегут, вы терпите убытки, – говорила Ревекка синьору Джакомо. – Я оставлю ваш дом и укроюсь до дня моего крещения в женском монастыре.
Фелипе горячо возражал, и девушка не решилась выполнить свое намерение. Да и найдет ли она в монастыре такую защиту, как в пансионе, где Бруно, собрав всех надежных людей, бдительно охранял Ревекку. Возглавив маленький гарнизон, он не спал по ночам, днем не посещал занятий и лишь тогда позволял себе отдохнуть несколько часов, когда его сменял дядя.
Среди грозных событий любовь Фелипе и Ревекки росла и крепла. Они виделись по многу раз в день.
«Ты жив!.. Ты жива!» – говорили их глаза, сияющие радостью. А смертельная угроза по-прежнему висела над ними.
Однажды кухарка Чеккина доложила хозяйке:
– Дешево купила пару гусей. Новый продавец
– Зажаришь на вертеле на второе.
Через час из кухни послышались вопли. Когда испуганная Васта вбежала туда, она увидела жуткую картину. Толстая Чеккина с лицом, белым как мел, склонилась над трупом кошки Пиппы.
Из бессвязных выкриков Чеккины, прерываемых рыданиями, синьора Васта поняла, что кухарка бросила своей любимице кусочек гусятины, и та, проглотив мясо, через несколько минут повалилась в конвульсиях.
– Святой Дженнаро! Матерь божья… Иисусе сладчайший!.. Ведь я сама только что хотела попробовать, прожарилось ли мясо!
Васта поспешила закрыть дверь, и вовремя: отовсюду начали сбегаться любопытные.
Синьора Васта поняла: если об этом новом покушении узнают в пансионе, он опустеет в тот же день. Но Чеккина давно служила в доме, любила хозяев и обещала молчать о трагическом происшествии. Смерть кошки объяснили тем, что она подавилась костью. Трупы Пиппы и отравленных гусей Чеккина ночью зарыла во дворе.
Ни Ревекке, ни Фелипе, ни даже самому синьору Джакомо о новом покушении не сказали. Синьора Васта понимала, что это происшествие станет каплей, которая переполнит чашу. Ревекка, конечно, оставит приютивший ее дом, а стареющая женщина горячо, страстно полюбила девушку, в которой точно воскресла ее умершая дочь. Ведь Альда так привязалась к синьоре Васте, что только с ней делилась тоской по матери, слабой, жалкой, задавленной гнетом старого Елеазара. Юная еврейка нежно ласкалась к Васте, бесхитростно делилась с ней своими маленькими девичьими секретами…
«Нет, я не могу расстаться с Альдой, – решила синьора Саволино. – А если она покинет нас, с ней уйдет и Фелипе Наш дом потеряет душу…»
Нет, ни Альде, ни Фелипе нельзя было говорить о страшном событии на кухне. И тем более нельзя было сказать о нем Саволино: в своей запальчивости он мог совершить неблагоразумный поступок. Ведь старый бунтарь уже не раз намекал, что лучшим способом уладить их дела было бы, если бы он, Джакомо, отправился на рынок святого Антонио с аркебузой в руках и там свел счеты с ненавистным врагом.
Всю ответственность за молчание Васта приняла на себя. С этого дня на хозяйку дома и кухарку Чеккину пала тяжелая забота: проверять с величайшей тщательностью продукты, поступавшие в дом. Провизию брали только у знакомых поставщиков, но и те могли стать невольными сообщниками преступников Поэтому в кухне появилась клетка с кроликами, а на дворе собаки. Мясо, рыбу, овощи давали пробовать животным, прежде чем подавать все это к столу. Вино Чеккина покупала сама на монастырских виноградниках, и из каждого бочонка наливала чару продавцу – толстому монаху с багровым носом.