Скобелев, или Есть только миг…
Шрифт:
Старик отвечал мгновенно, ни на секунду не задумываясь. Ответы словно сами собой срывались с его языка, и Скобелеву это очень понравилось.
– Что такое ад?
– Зависимость от других.
– Кто есть истинный друг?
– Тот, кто удерживает от зла.
– Что служит украшением речи?
– Истина.
– Что непобедимо в этом мире?
– Справедливость и терпение.
– С чем сравним блеск молнии?
– С красотой женщины.
– Каким качеством можно удивляться в человеке, обладающем полным благосостоянием?
– Великодушием.
– Что даётся человеку труднее всего?
– Знание без гордости, геройство с кротостью, богатство со щедростью.
– Что
– Злодеяние, которое приходится таить.
– Что значит «мёртвая душа»?
– Глупая душа.
– Тогда кто же есть глупец?
– Тот, кто не умеет вовремя сказать ласкового слова.
– Что служит источником несчастья?
– Строптивое сердце.
– К чему стремятся все люди?
– Хорошо устроиться в жизни.
– На что не следует никогда не обращать внимания?
– На чужую жену и чужое добро.
– Что нужно любить в себе?
– Сострадание, милосердие и снисходительность.
– Что такое бедность?
– Недовольство.
– Что слепее слепца?
– Страсть.
– Что такое правильная жизнь?
– Беспорочность.
– Что такое сон?
– Глупая трата времени.
– А что такое тогда глупость?
– Когда не стремятся сделаться умнее.
– Что опьяняет сильнее вина?
– Нежность.
– Что есть вечное беспокойство?
– Молодость, богатство, праздная жизнь.
– Тогда что же есть сама жизнь?
– Миг.
– Миг?..
Старец промолчал, и Скобелев вышел от него весьма озадаченным. Ничего не ответил на вопрос Мурашова, как ему понравился мудрец, и озабоченно помалкивал всю обратную дорогу.
На другой день адъютант Его Высочества Наместника генерал Мурашов уезжал в Тифлис. Скобелев провожал его целый перегон, до следующей почтовой станции, где они тепло распрощались, выпив по чарке на дорожку.
– Запомнил ли что из вчерашних ответов? – спросил Пётр Николаевич.
– Только одно: что есть жизнь?
– И что же ответил старик?
– Миг.
Михаил Дмитриевич сказал это слово, как-то особенно выделив, точно подчеркнул его. Генерал задумчиво покачал седой головой, улыбнулся:
– Это ведь не ты запомнил, Миша, это душа твоя запомнила. Стало быть, миг – девиз всей твоей жизни. Лови его, Михаил, всегда вовремя лови!..
Глава четвёртая
1
У Михаила Дмитриевича было непоколебимое убеждение, что Киндерлиндский поход состоится. Что Петру Николаевичу Мурашову удастся убедить не очень решительного Наместника собрать небольшой по численности, но достаточно мощный отряд, который совершенно неожиданно и ударит в спину хивинцам. И он не просто с нетерпением ждал добрых известий от старого друга отца, но и деятельно готовился к тяжёлому походу через солончаковые степи и пустыни.
Для этого у него был не только кое-какой опыт, но и заветная тетрадочка, купленная после разговора с есаулом Серовым. В частности, там находились чертежи больших, сконструированных специально для русской армии юрт, вмещавших по двадцать человек. Войлочные кибитки лучше предохраняли от жары, нежели принятые в армии брезентовые палатки, воздух в которых раскалялся до шестидесяти градусов. А войлок удерживал жару снаружи, кибитки хорошо проветривались, а потому и сон в них был куда спокойнее и здоровее, нежели в армейских палатках. Их предложил генерал Кауфман, и Скобелев высоко оценил это новшество, введённое, кстати, самовольно, вопреки всем инструкциям и наставлениям. Кибитки эти перевозились на верблюдах, на установку их при некоторой сноровке уходило меньше времени, чем на установку палатки, и солдатам нравилось спать в них, несмотря на уйму блох. По расчётам, которые сделал Михаил Дмитриевич, исходя из возможной численности отряда, на перевозку этих кибиток, а также воды, продовольствия и боеприпасов требовалось не менее тысячи трехсот верблюдов, но он был твёрдо убеждён, что игра стоит свеч.
В памятной книжечке его хранилась и ещё одна очень важная запись. Дело в том, что согласно утверждённому суточному рациону солдатам выдавали два фунта чёрного хлеба, полфунта мяса, приварок (каша или капуста) без ограничения, утром и вечером полагался сладкий чай, а кроме этого – сыр, овощи, уксус (для профилактики желудочных заболеваний) и два стакана водки в неделю. Учитывая невероятную жару летом и столь же невероятный холод – да ещё с ветром! – зимой, генерал Кауфман своею властью добавил в солдатский рацион ещё полфунта мяса в сутки, а утром и вечером к чаю приказал выдавать вяленую дыню или урюк. Это позволяло справляться с длинными переходами, и солдаты, втянувшись, легче переносили как жару, так и холод. Туркестанская война совсем была не похожа на войну Кавказскую, и Скобелев твёрдо решил учитывать опыт Константина Петровича Кауфмана, для которого заболевший солдат являлся чуть ли не личным бесчестием.
А сообщений все не было и не было. Михаил Дмитриевич начал уже нервно считать дни, когда из Тифлиса наконец-таки прибыл долгожданный пакет:
«Дорогой Михаил Дмитриевич! Поскольку ты, как вдруг выяснилось, числишься не за Кавказской армией, а за Генеральным штабом, Его Высочество разрешил тебе участвовать в экспедиции только в качестве волонтёра. Командовать отрядом поручено полковнику Ломакину».
– Ну, и как прикажете это понимать? – раздражённо спросил сам себя Скобелев.
Но прошение о зачислении его в экспедиционный отряд полковника Ломакина все же написал. И отослал его курьерской почтой.
Вместо ответного послания к Скобелеву приехали генерал Мурашов и высокий, худой, по виду весьма жёлчный полковник Николай Павлович Ломакин.
– Его Высочество утвердил твоё ходатайство, – сказал Пётр Николаевич Скобелеву, как только выдалась минута. – Однако Ломакин пожелал лично с тобою познакомиться.
И тут Михаила Дмитриевича вдруг понесло, что, впрочем, с ним случалось достаточно часто. Вместо того чтобы спокойно отвечать на вопросы уже назначенного командиром отряда Николая Павловича, он раскрыл свою заветную книжечку и начал излагать собственные соображения, полагая, что полковник Ломакин, как разумный человек, тотчас же за них и ухватится. Он выложил все и о преимуществе кибиток для солдат, и о расчёте необходимого количества верблюдов для их перевозки, и о резком увеличении солдатского рациона с учётом длительных маршей по туркестанской жаре. Полковник слушал молча и вроде бы даже очень внимательно, а генерал вздыхал, и в его вздохах явно слышалась укоризна.
– Вы, по всей видимости, неплохой штабной работник, – скучно сказал Ломакин, когда Скобелев закончил изложение своих предложений и выжидательно замолчал.
Голос его не выражал ровно ничего. Он был постным, как само льняное масло. А Михаила Дмитриевича всегда почему-то раздражали люди, лишённые простых человеческих эмоций, и он сразу же внутренне ощетинился:
– Вы абсолютно правы. Я закончил Академию Генерального штаба в первой тройке выпускников с правом выбора места службы, вследствие чего и оказался на Туркестанском театре военных действий.