Скобелев, или Есть только миг…
Шрифт:
– Не думаю, – усмехнулся прапорщик. – Командующий, комендант, защитники крепости да и все её жители очень хотят сдаться на нашу милость. Однако, если крепость будет сдана без выстрела, всем родственникам командующего гарнизоном и коменданта хан отрубит головы. И так оно и будет, потому что таковы законы Хивы, насколько мне известно.
Михаил Дмитриевич молча теребил бакенбарды, размышляя, как поступить в столь непривычных обстоятельствах.
– Лукавят азиаты, – вздохнул майор Навроцкий, – ох, лукавят! Не поддавайтесь, господин полковник, это какая-то ловушка.
– Ловушка, говорите? Возможно… – Скобелев вздохнул, оглянулся на стоявших позади артиллерийских офицеров. – Поручик Гродиков, возьмите двоих казаков и вместе с прапорщиком Млыновым отправляйтесь в крепость с парламентёром. Посмотрите, что у них за пушка, и укажите, куда её поставить, чтобы никуда не попасть.
– Слушаюсь, господин полковник.
– Млынов, предупредите коменданта и начальника гарнизона, что они имеют право на выстрел только после того, как вы вернётесь. В противном случае я разнесу все стены, а заодно и все дома.
– Будет исполнено, господин полковник.
Артиллерийский поручик Гродиков, прапорщик Млынов и двое степенных (Михаил Дмитриевич лично отобрал их) казаков поскакали в крепость вслед за парламентёром. Все оставшиеся молча провожали их взглядами и озабоченно вздохнули, когда за ними закрылись крепостные ворота.
– Я не доверяю туземцам, – хмуро сказал подполковник Пояров. – Не доверяю изначально.
Все промолчали. Потом сказал майор Навроцкий, со вздохом и невесело:
– Признаться, господа, я с ужасом ожидаю, что вот-вот через крепостные стены нам перекинут все четыре головы.
– Даст Бог, этого не случится, – словно бы про себя заметил Скобелев.
– А все же, Михаил Дмитриевич, вы уверены, что Бог – даст? – с усмешкой сказал подполковник Пояров. – Или здесь именно так странно все и воюют?
– За всех отвечать не берусь, но за себя отвечу. Воевать надо с чистой совестью, господа.
– И во имя чистоты собственной совести вы…
Скобелев так глянул на подполковника Поярова, что начальник штаба фразы своей не закончил. И все примолкли, не отрывая глаз от крепостных ворот.
Михаилу Дмитриевичу было сейчас весьма не по себе. Он тоже не очень-то верил местным командирам, был достаточно наслышан и об их коварстве, и о хитростях, и о том, что им абсолютно незнакомо европейское понятие офицерской чести. Но так уж случилось, что он безотчётно доверял Млынову едва ли не с первого дня знакомства. Прапорщик прекрасно знал не только местные языки и даже не только местные обычаи, но, как казалось Скобелеву, и психологию самих жителей. И однажды как бы между прочим он заметил в разговоре:
– У них есть своё понятие чести. Мы обманываем их куда чаще, чем они нас, поверьте.
Прошло томительных сорок минут, прежде чем распахнулись крепостные ворота.
– Едут! – с облегчением сказал кто-то.
Однако ворота пропустили лишь одного всадника и тут же закрылись за ним. Всадник приближался неторопливо, на размашистой рыси, и прошло известное время, пока офицеры не узнали в нем прапорщика Млынова.
– Ну, господа, все ясно! – воскликнул Навроцкий. – Они отпустили одного, чтобы он сообщил условия освобождения остальных. И конечно же этим счастливчиком оказался именно Млынов. Свояк свояка видит издалека: у этого Млынова мать – киргизка.
– Вы капризны и подозрительны, как заматеревшая девица, – не скрывая раздражения, сказал Скобелев. – Во-первых, мы ещё ровно ничего не знаем, а во-вторых, матушка нашего переводчика из кипчакского племени…
Споры прекратились, поскольку Млынов громко закричал ещё издали:
– Они приняли все наши условия!
– А почему отпустили только вас? – сердито спросил Михаил Дмитриевич.
Он устал от волнений и ожидания и был не в духе.
– У хивинцев в крепости не оказалось ни одного артиллериста, – спокойно пояснил прапорщик, спешиваясь. – Выяснив это, поручик Гродиков счёл за благо выстрелить из их пищали самому. Казаки остались ему помогать, а меня поручик послал предупредить вас о сём казусе. После его выстрела хивинцы просили вас, господин полковник, разнести их ворота в щепы.
– Почему именно ворота?
– По трём причинам. Первое: за воротами – базарная площадь, и таким образом от нашего залпа не пострадает ни один дом. Второе: разбитые ворота – лучшее доказательство серьёзности наших намерений. И главное: ворота очень старые, а хан не отпускал денег на их ремонт, несмотря на неоднократные просьбы коменданта…
На крепостной стене появилось густое облако чёрного дыма, и почти тотчас же раздался грохот. Ядро, выпущенное древним орудием, летело столь неторопливо, что все провожали его глазами, пока оно не упало где-то далеко от отряда.
– Залп по воротам! – крикнул Скобелев.
– Батарея, готовьсь! – напевно начал команду артиллерийский офицер. – Наводить по воротам, один снаряд… Пли!..
Оба орудия дружным залпом ударили по крепостным воротам. Грохнули взрывы, на миг все заволокло дымом, а когда он рассеялся, ворот уже не было. Сквозь заваленный их обломками проем виднелась затянутая снарядными дымками пустая площадь. Потом на ней появился всадник без копья и тряпки, но в сопровождении поручика Гродикова с двумя казаками и в довольно нарядном халате.
– Начальник гарнизона, – пояснил Млынов. – Готовьте акт о капитуляции, господин начальник штаба. Этот гарнизонный чиновник едет подписывать его с огромным облегчением…
Эта история стала анекдотом, который впоследствии так любили рассказывать в петербургских и московских салонах наряду с анекдотом о сардинской дуэли. Они породили целую серию былей и небылиц о туркестанской деятельности Михаила Дмитриевича Скобелева, что впоследствии сказалось на его воинской карьере и сильно попортило как настроение, так и нервы.