Скобелев
Шрифт:
Больше всего он ненавидел льстецов. Господа, желавшие таким путем войти к нему в милость, очень ошибались...
– Неужели они меня считают таким дураком?
– волновался он.
– Ведь это просто грубо... Разве я сам себя не знаю, что ж это он вздумал мне же да меня самого разъяснять... И не краснея... Так без мыла и лезет...
Зато прямоту, иногда даже доходящую до дерзости, он очень любил.
Ординарцы в этом случае не стеснялись...
– Вы всегда капризничаете и без толку придираетесь!..-отрезал ему раз молоденький ординарец.
– То есть как же это?
– Да вот, как беременная баба...
– А вам, кажись, рано бы беременных баб-то привычки знать...
Молодой, полный
– Ну чего вы, ваше превосходительство, распрыгались... зазорно...-заметил ему адъютант.
– Ведь вы генерал...
Потом он стал куда серьезнее. Особенно после Ахалтекинской экспедиции. Но когда я его встречал во время русско-турецкой войны, он умел с юношами быть юношей и Едва ли не более веселым, шумным, чем они. Он умел понимать шутку и первый смеялся ей. Даже остроумные выходки на его счет нравились ему. Совсем не было и следа тупоумного богдыханства, которое примечалось в различных китайских идолах того времени... "Здесь все товарищи", - говорил он за столом - и, действительно, чувствовался во всем дух близкого боевого товарищества, что-то задушевное, искреннее, совсем чуждое низкопоклонства и стеснений... К нему иногда являлись старые товарищи, остановившиеся на лестнице производства на каком-нибудь штабс - капитанстве...
– Он с нами встречался, точно вчера была наша последняя пирушка... Я было вытянул руки по швам... А он: "Ну, здравствуй * * *..." и опять на ты...
Разумеется, все это-до службы. Во время службы редко кто бывал требовательнее его. А строже нельзя было быть... В этом случае глубоко ошибались те, которые воображали, что короткость с генералом допускает ту же бесцеремонность и на службе. Тут он иногда становился жесток. Своим - он не прощал служебных упущений... Где дело касалось солдат, боя-тут не было извинений, милости никогда... Мак-Гахан, с которым он был очень дружен, раз было сунулся во время боя с каким-то замечанием к нему...
– Молчать!.. Уезжайте прочь от меня!
– крикнул он ему.
Полковник английской службы Гавелок, корреспондент, кажется, "Таймса", при занятии Зеленых гор 28 октября, сунулся было с указанием на какой-то овраг.
– Казак!-крикнул Скобелев.
Казак подъехал.
– Убери полковника прочь отсюда... Неугодно ли вам отправиться обратно в Брестовец?
– обратился он к Гавелоку по-алглийски.
Скобелева обвиняли в том, что он заискивал в корреспондентах, что этим только и объясняются те похвалы, которые они расточали ему.
Я уже говорил выше о том, какая эта низкая и глупая клевета.
Он понимал права печати и признавал их. Он относился к прессе не с пренебрежением залитого золотом болвана, а с уважением образованного человека. Он давал все объяснения, какие считал возможным, разрешал корреспондентам быть на его боевых позициях. Они разом входили в товарищескую среду, окружавшую его. Знание пяти иностранных языков позволяло ему входить в теснейшие отношения с английскими, французскими, немецкими, итальянскими корреспондентами, и те, таким образом, могли лучше и ближе узнавать его, но я, ссылаясь на всех бывших около Скобелева свидетельствую, что перед нами там не лебезили и никакими особенными преимуществами мы в его отряде не пользовались. Напротив, у других в смысле удобств было гораздо лучше. Там корреспондентам давали казака, который служил им, отводили палатки и т. д. Ничего подобного не делалось у Скобелева. Когда один корреспондент попросил было у него казака, Скобелев разом оборвал его за неуместную претензию.
– Казаки - не денщики... Они России служить должны, а не вам!
Чем же объясняется, что они, несмотря на эти неудобства, постоянно приезжали именно к нему? Тем, что помимо искренности отношений тут всегда было интересно. Не только во время боя, но и в антракты молодой генерал
Благоприятели, разумеется, все это объясняли иначе... Да позволено будет мне рассказать здесь один факт, касающийся меня лично.
После войны уже, года через полтора, еду я в Москву. В одном купе со мной - военный. Сначала было он на меня пофыркал, потом успокоился и разговорился. Зашла речь о войне.
– Вы участвовали тоже?
– спрашиваю я его.
– Как же-с. Только ничего не получил.
– Почему же?
– Четверташников при мне не было.
– Каких это?
– А которые с редакций-то по четвертаку за строчку... Скоропадентов... Они меня не аттестовали - я ничего и не получил...
– Разве корреспонденты представляли к наградам?
– А то как же-с... Газетчики в большом почете были.
Зашла речь о Скобелеве... Мое инкогнито для него было еще не проницаемо.
– Его, Скобелева, Немирович-Данченко выдумал.
– Это как же?
– Да так... Пьянствовали они вместе, ну тот его и выдумал.
– Да вы Немировича-Данченко знаете?.. Лично-то его видели?
– Как же-с... Сколько раз пьяным видел... И хорошо его знаю... Очень даже хорошо.
– Вот - те и на... А я слышал, что он вовсе не пьет.
– Помилуйте... Валяется... До чертиков-с...
Под самой Москвой уже я не выдержал. Отравил генералу последние минуты.
– Мы так с вами весело провели время, что позвольте мне представиться.
– Очень рад, очень рад... С кем имею честь?
– Немирович-Данченко...
– Как Немирович-Данченко?..
– Так...
– Тот, который?..
– Тот, который...
Генерал куда-то исчез... На московской станции кондуктор явился за его вещами...
– Да где же гетерал-то?
– Господь его знает, какой он...
– Да где же он прячется?
– Они сядят-с давно уж... в... Запершись в...
Предоставляю читателю догадаться, куда сокрылся он от четверташника и пьяницы.
Но это еще тип добродушный. Были и подлее...
XII
Я пишу не биографию Скобелева. Моя книга - просто ряд отрывочных воспоминаний о нем. Поэтому я не рассказываю о всех военных операциях, в которых участвовал покойный. Желающие познакомиться с ними могут обратиться к моему "Году войны". Здесь только то, что я сам видел, и если из моего рассказа выдвинется перед читателями обаятельная личность Михаила Дмитриевича, если он станет им также близок и дорог, как близок и дорог он был людям, входившим с ним в тесные сношения, знавшим его не как генерала по реляциям и письмам с войны, а как человека, то цель мою я сочту вполне достигнутой. Систематическая и полная биография-дело будущего. Теперь же, говоря о Скобелеве, я хочу только бегло обрисовать этот замечательный тип гениального русского богатыря, яркой звездой мелькнувшего на нашем тусклом небе, так быстро поднявшегося во весь свой рост перед целым миром, изумленным его подвигами, и так рано ушедшего от нас... Чем дальше, тем тяжелее и тяжелее становится эта потеря. Военные писатели, талантливый и хорошо знавший покойного А.Н. Маслов, нарисуют его как стратега, как тактика - мое дело сказать о человеке... С каждым днем больнее чувствуется отсутствие его. Невольно задаешься вопросом, кому нужна была эта Смерть, какой смысл в этом роковом ударе... Шутка судьбы? Какая неостроумная, глупая шутка!..