Скоморошины
Шрифт:
Входит Судья.
Ведь этот судья грозной!Он как вскочит да как крикнет,Ни один у нас не пикнет.Отдал бы по чести.Только б ноги унести».—«Пойдем же, брат, поскорее»Судья (кричит).
Нет, постойте, неРассудил!
Является конница; за ней Офицер и кричит «Во фрунт! Дивизион вперед! Дирекция направо, скорым волшебным шагом в три приема марш!» (Проходят.) Идут ратники, флейтщики, музыканты. Барабанщики в барабаны бьют, сами в музыку поют. Семен Сильвестров наперед идет, знамя несет босый! А Васька-Барсук во скрипку играет. Офицер командует: «Ребята, сыграйте нам песню поскорей!» Сам полковник долой с коня слезает и сам песню зачинает:
Жизни тот один достоин,Кто на смерть всегда готов.Православный русский воин,Не считая, бьет врагов.Морской флот англичан отправляется в свою землю. Вот тут корабли иные, от похмелья как шальные, едва ноги волокут. Вот несчастный корабль погибает… погиб… пропал… прямо Клишихе в пряники попал.
Городской дом. Выходит Барин с трубкой и кричит:
– Ванюшка! Слуга новый!
– Чего изволите, барин голый?
– Как, разве я голый?
– Нет, барин добрый
– Поил ли ты коня?
– Поил, барин.
– Отчего ж у него губа суха?
– Оттого, что прорубь высока.
– Дурак, ты б ее подсек.
– Я до чего досек, – все четыре ноги прочь отсек, а за хвост взял и под лед подоткал.
– Дурак, она захлебнется!
– Не, барин, получше напьется.
– Много ль у меня на конюшне стоят?
– А две стоят, да и те едва дышат.
– Ты мне всех коней поизмучил. Пошел, позови приказчика, тот на грош поумней тебя. Приказчик!
– Чего изволите, баринушка?
– Поди сюды.
– Недосуг, баринушка, курята не доены, коровы на нашесте сидят.
– Вот мошенник! Кто ж курят доит, а коров на нашест сажает? Поди сюда!
– Чего изволите, барин?
– Я нынешний год на дачах проживал, в Питербурхе, домашних обстоятельств не знал, каков у нас нонче хлеб родился?
– Не знаю, баринушка, я старый хлев свалил, а новый постановил.
– Дурак, я тебе не то говорю.
– Это, баринушка, я не о том вам и сказываю.
– Я тебя что спросил?
– А вот, баринушка, что:
– Ну, ну, говори.
– А вот, баринушка: хлеб отменно родился. Колос от колоса – не слыхать девичьего голоса, сноп от снопа – целая верста, а скирда от скирды – день езды.
– Хорошо. Куда ж ты этакий хлеб подевал?
– Слухай, баринушка: девкам сенным да внукам серым сто четвертей отдал, коровам да свиньям, да придворным твоим людям – сто четвертей, ребяткам малым да бабкам старым – сто четвертей.
– Фу, черт, где ты этаких баб понабрал?
– Помилуйте, баринушка, все ваши.
– Куда ж мы их девать будем?
– Не знаю, баринушка, если их продать – срам и в люди показать, а если их похоронить, то их и живых земля не примет.
– Дурак мужик! Ежели их продавать да хоронить, легче их переварить.
– Да это, баринушка, хорошо. Они будут молодые.
– Нет ли у тебя какого дохтура?
– Есть, баринушка. (Кричит.) Кори, кори, ходи сюды! Я тебе работушку найшел.
Входит врачель, господин спужался его.
– Фу, да ты черт!
– Нет, я не черт, я есть врачель Больфидар, а лечебный мой дар известен. Известен я по всему граду, куда вступлю во двор, где немочных собор, всем подам отраду: у кого порча иль чума, иль кто сойдет с ума – всем здравие даю <…> и смерть у меня трепещет.
– Когда ты так говоришь, должно быть, ты мне баб переваришь.
– Это дело мое, барин. Кричи приказчика, пусть зовет баб.
– Приказчик!
– Что ты, барин, грош даешь в ящик?
– Зови ко мне старух!
– Брат Филат, веди баб к баринушке.
Филат (говоритбабам). Смотрите, старушонки, отвечайте и кланяйтесь ему.
– Как его, бае, зовут?
– Иван Панкратьевич.
Бабы идут, сами плачут и барину кланяются:
– Иван Панкратьевич, батюшка, живы души на эфтой стуже!
– Да ничего, бабушки, здорово, здорово! У! Какие старые! Ну вот, бабушки, воля теперь вышла: я прежде вас переварю, потом на волю отпущу. Веди их, приказчик, на фабрику к врачелю!
Бабы воют:
– Милые мои детушки, и-о-х, и-о-х, и-о-х! Срам людской, позор позорской… и-о-х! (Нетак плачут, как воют.)
– Приказчик!
Приказчик (плакамши):
– Чего изволишь, баринушка?
– Скоро ль будут бабы готовы? <…>
Барин, не дождавшись, идет на фабрику, баб кладет врачель в котлы.
– Хо, хо, хо! Огни горят, котлы кипят, тут ихния души варят. Много ль возьмешься в сутки переварить?
– Одну дюжину, барин.
– А – из дюжины?
– Полторы бабы! Да вот, столько ль не варил, да мало секрету положил: выварил одну Бабу-Ягу. Принимай, барин!
Барин спужался:
– Это черт!
– Нет, барин, баба твоя!
– Когда баба моя, сыграйте нам что-нибудь.
Ванька-Барсук играет. Чиж поет:
Как у наших у воротСтоял Мартын – кривой рот…