Скоморошины
Шрифт:
Пришел в сад, разсклал на скатертку меч-складенец и клубочик; пришли покупать и купили за то, что Ванюшке надобно с Машенькой ночь проспать. Они взяли Машеньку, напоили до пьяна и повалили спать. Ванюшка будил да плакал, что:
– Марья-царевна, как я до тебя доступал, три просвиры изглодал и три трости железные изподпирал, а ночь прошла.
Те девки пришли и его прогонили. Когда Иван ушел от них опять в сад, выложил скатертку-самолетку и клубочик, пришли эти девки, клубочик купили с тем, что ему с Машенькой ночь проспать. Оне Машеньку опять пьяную напоили и спать повалили и булавкам у Машеньки
– Как я до тебя доступал, три просвиры изглодал и три трости железные изподпирал, – как вдруг одна слеза попала Машеньке на лицо, она пробудилась, сразу воровски вышли и кольцо с руки на руку перекинули и оказались дома, и у Ванюшки дом опять стал хороший. Царь увидел, что и мосты хрустальные и сукном устланные и бегает карета-самоката, царь обрадел, сел на карету и приехал к зятю и дочери, и сделали пир на весь мир.
(Кадниковский у. 1907 г.)
Про покойников
Досюль играл молодец с девицей три года, и выдали эту девицу за другого молодца. Выдали в одну деревню, а за него не дали. Она жила с мужем с ним три года. Потом сделалась нездорова, стала у ней глотка больна. Потом ее похоронили – она померла.
Она жила в земле шесть недель, потом она в земле поправилась и выстала из земли ночью и пришла к своему мужу. Ее там муж не пустил. Пришла она к отцу да к матери – и отец и мать ее в избу не пустили в ночное время. Пришла она к крестной матери – и крестная мать не пустила.
И она опомнилась:
– Пойду я к старопрежнему парочке, не пустит ли он. И пришла она против окошка. Он сидит у окна, пишет, и она <…> подавалась в окно. Он работника разбудил и пошел за ней с топорами. Работник, как увидел, пошел назад домой: испугался, что съест. А она парочке старопрежней:
– Мой парочка, возьми меня, я тебя не трону.
Он к ней пришел, ее обнял, а она ему сказала:
– Ты меня горазно не прижимай, мои косточки належались.
Он взял ее в фатеру, замкнул в сенях на горнице и держал ее восемь недель там и не показывал никому, одевал и кормил.
Потом пошли они в церковь с тем парочкой. Пришли они в церковь, и все на нее смотрят: отец и мать, и муж, и крестна. Мать говорит:
– Это будто моя дочка стоит.
Все они переговариваются между дружком, и она услыхала. И вышли они из церкви на крыльцо, отсюда матери она говорит:
– Я ваша есть. Помните, как я в такую-то ночь к вам ходила, вы меня не пустили. Потом я пошла к старопрежнему парочке, он меня и взял, и кормил, и поил восемь недель, и одевал.
И присудили ей: за старого мужа не отдали ее назад, а с парочкой повенчали, который взял ее ночью.
Тут моя сказка, тут моя повесть,
Была девица, от родителей осталась одна и созналася с бурлаком с хорошим, слюбилася с ним. Девица даваться стала к деде да дединке, ей жить негде:
– Возьмите меня, подберите.
Они ей говорят:
– Покинь дружбу, дак мы тебя и возьмем.
Она сказала:
– Покину, возьмите только.
Они и взяли ее, а она дружбы не покинула, втай где на вечеринке сойдется. И до того доходила и долюбилися, что и в люди вышло, а дедя и дединка поругиваться стали. А молодец занемог да скоропостижно и помер. Дедя и дединка говорят:
– Слава богу, теперь с им знаться не будет.
Она ходит на вечериночку, а все по ем тоскует, все в уме держит. На вечериночку придет, да с вечериночки все с подругами порозь, ладит идти на могилу. И сходит, поревит. Придет и спать повалится, а он к ней и приходить стал. Люди не видят, а она говорит с ним. Стала весела эдака, он говорит ей:
– Я умер, да не взаболь. Сряжайся взамуж за меня.
До того дело дошло, что она платье наладила, отдала тючок подруге и говорит:
– Я сегодня взамуж пойду.
А подруга и говорит:
– Что ты, ведь его нет живого.
– Нет, он ожил.
– А пошто люди не видали никто?
Пришли с подругой на вечеринку, опять его и видать, а подруги не видят. Тут сговорились они, он и говорит ей:
– Я пойду домой, а ты приходи к моей фатерке, из фатерки пойдем венчаться.
Она пришла в его фатерку, а он лежит покоен в савану, свечка горит, образ, она тут и сробела. Тут и самой смерть пришла.
Поутру ставают дедина с дединкой – нет племянницы: «Где, где, где?» – не знают, где и взять. Подруга та и сказывает, что она взамуж сряжалася за досельного любовника. Платье посмотрели – нету. Дедя и пошел на могилку, а она на его могиле лежит мертва, а платье по крестам разлеплено.
Про клады
Жили мы тогда в Онисимове. А ведь около Онисимова, сам знаешь, крутая гора, прекрутая, к Ветлуге-то. Тут есть маленький лесок. Пошел я этак раз – лет десять мне было – в лесок этот грибы собирать. Хожу, шатаюсь по косогору-то, где гриб, где два сорву.
Пришлось проходить мне около ключа. Вот и покажись мне, братец ты мой, стоит бы в косогоре-то сундук, как раз на ручье на самом, окован железом весь, около аршина ширины и аршина полтора в длину, весь обтыкан по сторонам костями, большущими костями, не знаю – чьими, так вот и торчат по бокам-то. Поиспугался я тут, да ничего. Мороз по коже подирает, а смотрю.
Вдруг покажись мне тут свиное рыло; оскалила зубы эта свинья и смотрит на меня, изо рта вода. Оторопь взяла меня тут, сам не свой сделался, волосы дыбом на голове. Взглянул на рыло-то, – ей, да унеси-ко оттуда, господи, что есть прыти домой. Прибегаю домой – на мне лица нет. Что, спрашивают, с тобой? Я в слезы. Едва-едва успокоился и рассказал, в чем дело.
На другой день ходили с крестным оба осматривать то место, но и места-то уж не нашли, ничего похожего даже нет.